Горби-дрим

Соломон понял это первым – сразу же, как увидел по телевизору ту безобразную сцену в опере. Все шумели – развод, развод, а он тем же вечером сказал Николаю Николаевичу, что теперь-то понятно, что тогда имел в виду русский президент в Ново-Огареве. Николай Николаевич, которому уже нравилось быть президентом, сразу загрустил, спросил Соломона, не ошибается ли он, Соломон ответил, что рад бы ошибиться, но не бывает же таких совпадений. И точно, со следующего утра все завертелось – нота российского МИДа о признании республики, переговоры о собственности, о выводе войск, и одновременно президентская кампания, которая теперь ясными глазами с элементами фотошопа смотрела на Соломона через окно «Даров моря» с билборда на противоположной стороне улицы. Она стояла на берегу моря с огромным куском янтаря в руке и улыбалась. Внизу было написано: «Не плачь по мне, Земландия». По дороге на прием Соломон читал свежую сводку ВЦИОМа – рейтинг Государыни, как ее здесь сразу прозвали, вырос еще на четыре процента, то есть даже второго тура не будет, да и хрен с ним, со вторым туром.

Саму Государыню Соломон видел только однажды – в аэропорту, когда встречал. Было это с неделю назад, а больше ее не видел никто, заперлась у себя в замке на Куршской косе, и никого не принимала «до особого распоряжения». Соломону стоило заметного усилия отвести сейчас взгляд от двух ее огромных глаз на билборде, он оглянулся и вдруг покраснел, встретившись взглядом с Николаем Николаевичем. Дело в том, что у Соломона уже пятый день в черновиках почтового ящика болталось письмо, начинающееся словами: «Матушка Людмила Александровна», в котором он выражал готовность служить новому президенту при условии сохранения за ним должности министра иностранных дел. Николая Николаевича Соломон, впрочем, недооценивал – у уходящего президента такое письмо тоже было, только Николай Николаевич писал его от руки, электронным носителям он доверял не очень.

Камерный оркестр национального драматического театра, подчеркнуто фальшивя – мол, не знаем и знать не хотим эту мелодию, – заиграл российский гимн. К микрофону подошел посол. Добрососедство, сотрудничество, историческая память, большие перспективы – ни послу, ни кому-то из присутствующих не было интересно это слушать, но сам факт – вот у нас, здесь, в «Дарах моря» есть теперь российское посольство, и Россия теперь – другая страна, а мы сами по себе, – этот факт, конечно, сводил с ума; Соломон оглядел собравшихся – все были то ли как будто, то ли уже по-настоящему пьяны, и он тоже потянулся за бокалом «Старого Кенигсберга», на этикетке которого теперь был нарисован герб новой республики с подписью «Поставщик управления делами президента Земландской республики». Соломон с кем-то чокнулся, выпил, начиналась неофициальная часть – музыканты в тельняшках выставляли звук, а с послом обнимался народный артист или, как назвал его Соломон вчера, выписывая земландский паспорт, наш великий земляк, маленький седой мужчина с неожиданно высоким голосом.

– Балтийский берег, рыжая зар-р-ря! – запел великий земляк, и Соломон еще раз, как и вчера, вздохнул, подумав, что для государственного гимна такая песня явно не подходит, а других песен об этой земле не написано. Налил себе еще «Кенигсберга», подошел чокнуться к послу.

Артист тем временем, стоя у микрофона, начал что-то шутить про молодую республику и открывающиеся перед ней перспективы – Соломон нехотя прислушался и не пожалел. Великий земляк исполнял, как он выразился, политическую песню:

– Государыня, помнишь ли, как строили дом, всем он был хорош, да пустой.

В зале притихли. Соломон смотрел по сторонам – было ясно, что в короткой истории новой республики уже появились волшебные слова, на которые все уже научились реагировать. Посмотрел на посла – посол стоял бледный. Посмотрел на Николая Николаевича – президент-хромая утка стоял красный. Посмотрел на остальных, знакомых и незнакомых, и понял вдруг, что они ведь тоже все уже написали каждый свое письмо Государыне; Соломон все-таки не хитрее всех.

Снова посмотрел на народного артиста, народный артист продолжал:

– Государыня, ведь если ты хотела врагов, кто же тебе смел отказать.