Горби. Крах советской империи

Пока Тамара Александрова, жизнерадостная помощница Черняева, провожала меня к выходу из здания Центрального Комитета, я думал, что сказанное Черняевым о советской внешней политике выглядит точным, а вот для утверждения об улучшении положения внутри страны оснований меньше. Я не представлял, как можно отрицать, что политика Горбачева сместилась к более жесткой линии, замечания же Черняева о «демократах» выглядели не более чем благим пожеланием.

Тогда мне не было известно то, о чем я узнал только из мемуаров Черняева, опубликованных им в 1993 году: он пытался убедить Горбачева назначить Анатолия Собчака премьер-министром. Если бы Горбачев сделал это и поддержал приход Собчака к руководству, то реформаторы могли бы вновь оказаться в его команде – и заняться созидательной работой.

Нелепое назначение

В разгар споров на Четвертом Съезде народных депутатов у премьер-министра Рыжкова случился сердечный приступ, и 25 декабря он попал в больницу. Весь год он подвергался непрестанным нападкам, а требования его отставки звучали все громче и визгливей. Новость меня опечалила. Николай Иванович мне нравился, я ценил его мужество и цельность. При всем при том я знал, что он не смог понять наиболее насущные потребности страны, вследствие чего сам стал препятствием на пути необходимых структурных перемен. Если Советскому Союзу стоило сохранить наряду с президентом и премьер-министра, то на эту роль требовался человек, способный увидеть главную задачу в перераспределении экономической власти от Центра к предприятиям, местностям и республикам. Рыжков показал, что он таким человеком не был.

Болезнь Рыжкова развязала Горбачеву руки. Хотя трения между ними учащались, Горбачев гнал от себя мысль об отставке Рыжкова и окончательном разрыве еще с одним из членов своей первоначальной команды. Теперь же он мог назначать премьер-министра по своему выбору. Многие ожидали, что, воспользовавшись случаем, он реорганизует Совет Министров, превратив его в некое подобие американского Президентского кабинета, куда входили бы десятка два министров вместо шестидесяти с лишним. Передача функций хозяйственных министерств в республики отвечала бы основному требованию республиканских руководителей и тем способствовала бы соглашению по Союзному Договору.

Три недели потратил Горбачев, подбирая преемника Рыжкову, и когда 14 января, на следующий день после кровопролития в Вильнюсе, он объявил, что остановил свой выбор на Валентине Павлове, это сообщение было едва замечено в обстановке возбуждения, вызванного допущенным насилием. На деле Павлов казался невероятной кандидатурой на пост премьера. Сведения о намерении Горбачева назначить его просочились на несколько дней раньше, но многие отказывались верить им. Даже ближайшие сотрудники Горбачева испытывали затруднения при объяснении того, какие заслуги делали Павлова пригодным для этой работы.

* * *

Я познакомился с ним годом раньше, когда посетил его по поводу организации его визита в Соединенные Штаты. Тогда он поразил меня как человек беспорядочный и не совсем серьезный. Более того, в его поведении ощущалась некоторая доля высокомерия. Мы пытались установить дату его прибытия в Соединенные Штаты вместе с Виктором Геращенко, председателем Государственного Банка СССР. Я уже обсудил даты с Геращенко, который сказал, что в один из предложенных дней отправиться не сможет. Когда я упомянул об этом Павлову, он снял телефонную трубку, позвонил Геращенко и в моем присутствии приказал ему изменить свое расписание и отправиться в тот день, который тот попытался отклонить. Единственной причиной такого поступка явилось, похоже, желание Павлова продемонстрировать мне свою власть над председателем Госбанка.

Порой его замечания были настолько странными, что я сомневался: уж не шутит ли он, однако последующие события подтверждали, что говорил он серьезно. К примеру, 11 января, всего через три дня после назначения премьер-министром, обедая в Спасо-Хауз, Павлов насмехался над представлением, будто «избыточная рублевая масса» представляет собой проблему, и определял ее в «какие-нибудь» 25 миллиардов рублей. Большинство знакомых мне экономистов указывали на цифру в 100 миллиардов и больше. Поскольку чрезмерное использование печатного станка пришлось на время, когда министром финансов был он, объяснить его оправдательный подход было можно, зато его попытка отрицать наличие проблемы, опираясь на ложную цифру, не смогла бы убедить хоть мало-мальски информированных людей. Она лишь выставляла Павлова в глупом свете.

Когда кто-то упомянул про курс обмена рубля на черном рынке, Павлов обратился ко мне и сказал: «Может, вас это и удивит, но эту цену я установил». Это заявление настолько поразило меня, что я, не поверив своим ушам, попросил его повторить сказанное. Он с готовностью повторил свои слова и объяснил вдобавок, что продажа долларов на черном рынке это хороший способ откачать рубли у спекулянтов, поскольку можно получить рублей 40 за доллар. Официальный курс в то время составлял 5,6 рубля за доллар.