Горбовский

– Спицына имеет право находиться здесь так же, как я сам. Кому здесь не место, так это Вам, Кравец, – на грани угрозы прорычал Горбовский. – Вы пропускаете Спицыну – на этом точка.

– На каких основаниях? Я обязан соблюдать предписанные правила… – тут на груди Кравеца зашелестела рация, он поспешно вынул ее из кармана, но прежде чем выйти на связь, недовольно махнул головой, разрешая Марине и Льву пройти.

На пороге показалось еще несколько сотрудников, но их не стали ждать. Горбовский и Спицына заметили своих и поспешили к ним. Гордеев беспокойно помахал им рукой, хотя в этом уже не было надобности. Всеобщее напряжение, такое непривычное для этого места, буквально накаляло воздух.

– Мерзкий тип, да? – спросил Гордеев, едва коллеги приблизились. – Их тут трое, и все как один – роботы.

Ответом ему было угрюмое молчание Льва.

– Что им здесь нужно, Юрек Андреевич? Что вообще происходит? – спросила Марина сухо.

– Если бы я сам знал, Мариночка, – развел руками старик. – Надеюсь, на собрании нам все объяснят. За дело взялись люди сверху. Боюсь, теперь мы будем просто исполнять приказы.

– Приказы тех, кто ничего не смыслит в вирусологии? – раздраженно спросил Горбовский, дернув плечами. – Что известно на данный момент?

– Немногим больше того, что я рассказал тебе по телефону. Борис Иванович позвонил мне около получаса назад, сказал, что с ним связался мэр и передал общий для всех НИИ страны указ правительства созвать срочное совещание. Я стал собирать всех, приехал сюда – здесь уже эти агенты да человек пять военных – все оцепили. Кравец среди них главный, сразу меня перехватил, говорит, приказом комитета госбезопасности наш НИИ переходит в их распоряжение, сотрудники обязаны подчиняться приказам. Документы и сам приказ он показал мне первым делом. Потом мы ждали вас с Мариной.

– С чего такая срочность?

– Срочность связана, я полагаю, непосредственно с тем, что именно они осуществляют доставку биообразцов в НИИ. Видимо, хотят провести инструктаж в соответствии с новой информацией о вирусе.

– Что за новая информация?

– Об этом расскажут на собрании.

– Неужели дело настолько плохо, что необходимо привлекать Лабораторию №5?

– Полагаю, что да, – с прискорбием ответил Юрек Андреевич.

Пока шел диалог, Марина рассматривала лица коллег. Все как один были обеспокоены, раздражены и взволнованы; многие нетерпеливо скрещивали руки на груди, крутили головами, переминались с одной ноги на другую. Немой вопрос – когда уже начнется собрание? – интересовал всех. Гордеев был странно молчалив, поглядывал на всех исподлобья и даже не вмешивался в разговор Горбовского и Пшежня, что было крайне для него несвойственно.

Когда речь снова зашла о таинственной Пятой Лаборатории, Спицына не выдержала.

– Что еще за лаборатория? – тихо спросила она.

– Не стал говорить тебе об этом в такси – не для посторонних ушей, – торопливо начал Лев. – Под нашим НИИ есть бункер, оборудованный под лабораторию. О нем не знают простые граждане. В советские времена там проводились особо опасные эксперименты, но, как водится, все закончилось аварией. Лабораторию продезинфицировали и запечатали. Несколько десятков лет, какие бы опасные исследования ни проводились, обходилось без Пятой Лаборатории. Послушаем, что они скажут.

– Внимание, внимание! – все обернулись на громкий механический голос – это Кравец говорил в мегафон. – Прошу всех пройти в большой зал.

Толпа зашевелилась. Неожиданно рядом с вирусологами мелькнуло лицо Зиненко.

– Какая любезность, – брезгливо сказал он коллегам без опаски быть услышанным.

– Утро доброе, Петр Павлович, – недовольно отозвался Горбовский.

– Добрее не бывает. Гонят, как стадо.

Лев промолчал, подставив Марине локоть, чтобы в толпе она не оторвалась от него. Спицына вцепилась в локоть и прижалась ко Льву, тесно следуя за ним. В зале заседаний никто даже не стал садиться – когда все зашли, то остались стоять, выражая свои протест и недоумение. Это была не та ситуация, когда можно было бы спокойно расположиться в кресле и слушать новости. Кравец и еще двое агентов, похожие на него, словно братья, быстро взошли на трибуну. Шепот смолк, воцарилась тишина.