Горбовский

– Боксы оборудованы маленькими выдвижными колесами, так что их с легкостью можно толкать, – ответил Кравец, и все тут же подумали о том, примет ли он сам в этом процессе непосредственное участие? Вслух никто ничего не сказал.

– Ладно. Похоже на то, что техническую сторону дела мы обсудили, – Лев хлопнул себя по коленям, оглядел всех и остановил серьезный взгляд на бесстрастной физиономии агента госбезопасности. – Теперь перейдем к главному, столь нелюбимому нашим начальством. К людям.

Лицо Кравеца как будто не изменилось.

– Продолжайте, – сказал он.

– Я попрошу Вас не забывать, что эти люди все еще живы, и с ними нельзя, просто нельзя обходиться, как с грузом.

– Но иначе в сложившейся ситуации не получится, – невозмутимости Кравеца не было границ.

– Надо оставаться человеком, черт возьми, – Горбовский устрашающе нахмурился. – Особенно в сложившейся ситуации.

– И что же Вы предлагаете? Выпустить их из боксов, вести под руки, высказывая соболезнования на каждом шагу? Уговаривать сдать кровь по личному желанию? Мы изолировали этих людей от внешнего мира сразу же, и сделали все правильно и быстро. К сожалению, их судьба предрешена.

– К сожалению? – переспросил Лев с презрением. – Да что Вы можете знать о сожалении? Для Вас это не более чем заученная фраза.

Анатолий Петрович проигнорировал выпад. Наступило непродолжительное молчание.

– Эти люди хотя бы знают, куда их везут и зачем?

– Естественно, нет.

Вздох удивления и недоумения пронесся среди ученых.

– Какие же вы все скоты…

– Я забочусь о безопасности нашего государства, выполняя приказы комитета, какими бы аморальными они ни казались мне лично. В данном случае я считаю, что эти люди могут и потерпеть несколько часов, прежде чем будут осведомлены о происходящем.

– Вы можете себе представить, ЧТО чувствуют эти люди сейчас? – с ненавистью спросила Марина, и Кравец взглянул на нее так, словно до этого момента ее не было в помещении. – Эти люди заболели, не зная, чем именно. Инфицированные, они ощущают серьезное недомогание, и никто не может им помочь. А потом появляются люди их правительства, забирают их, сажают в металлические «гробы» и куда-то увозят. Им страшно, они напуганы, потеряны, ничего не знают, не понимают, что происходит! И никто не удосужился даже слова им сказать?

– Попрошу Вас, Марина Леонидовна, попридержать язык. Вы находитесь здесь против правил, с моего молчаливого согласия…

– Заткнись, Кравец, – Лев предостерегающе выставил кулак, стиснув зубы. Голос его был по-особому холоден и страшен. – Она абсолютно права. Спицына находится здесь скорее с моего согласия, чем с твоего. Ты здесь никому не указ, понял?

– Необязательно так агрессивно защищать ее, я и без этого понял, что вы вместе.

– Ничего бесполезнее, кроме как обсуждать чужие отношения в такой ситуации, придумать невозможно, – несмотря на взвинченное состояние, Горбовский умело не поддался на провокацию.

– Хватит вести себя, как два петуха в курятнике, – произнес Пшежень. – Разберетесь, когда все закончится. Сейчас, по правде говоря, вовсе не время для межличностных конфликтов. Мы говорим о зараженных людях.

– О людях, обреченных на смерть, – подхватил Кравец, – не волей столь ненавистного вам комитета безопасности, прошу заметить, и не моей волей. Я не вижу крайней необходимости, черт, я не вижу вообще никакой необходимости информировать тех, кто умрет в течение нескольких суток, как и заботиться об их эмоциональном состоянии и психологическом здоровье. В конце концов, их жизни мы никак не сможем сберечь, но по сравнению с жизнями тысяч здоровых людей – это ничто.

Марина в ужасе посмотрела на Горбовского и увидела то, чего больше всего боялась. Глаза Льва наливались кровью, прямой жестокий взгляд был направлен на Кравеца, воздух перед лицом как будто загустел и потемнел от нарастающей в нем ярости – сейчас Горбовский очень сильно напоминал себя прежнего, того ужасного человека, которого Марина привыкла видеть на лекциях. Спицына всерьез испугалась за здоровье Анатолия Петровича, и хотела уж было вывести Льва из помещения, поговорить с ним, успокоить, но Лев, на удивление всех присутствующих, в очередной раз преодолел себя. Он медленно поднялся и потрясенным голосом произнес:

– Между нами огромная нравственная пропасть. Выйдите отсюда.

Анатолий Петрович Кравец спокойно встал, оправил безукоризненный пиджак и направился к двери, ни на кого не глядя.

– Мразь, – выдохнул Лев, едва мужчина скрылся, и украдкой прикоснулся к груди в области сердца. Спицына знала этот жест – он означал, что Лев испытывает сильное потрясение, что внутри скопилось слишком много гнева, который нельзя выпускать.

Горбовский сел, скрипя зубами. В этот момент тихо вошел Гаев, осмотрел внимательно коллег и помрачнел.

– Вижу, я пропустил нечто очень важное, – заметил он, обращаясь словно к самому себе.

Пока Гордеев пересказывал товарищу произошедший разговор, Марина успокаивала Льва одним лишь взглядом и легкими прикосновениями пальцев, но это не особо помогало.