Горбун, Или Маленький Парижанин

Мадемуазель де Келюс исполняла свои обязанности хозяйки с молчаливым и холодным достоинством. Можно утверждать, что обычно женщины, даже самые красивые, таковы, какими их делает чувство. Иная может быть обворожительна с тем, кого любит, но почти невыносима для других. Аврора же принадлежала к тем женщинам, которые нравятся вопреки их желанию и которыми восхищаются наперекор им самим.

Она была в испанском наряде. Три ряда кружев ниспадали среди волн ее черных как смоль волос.

И хотя ей еще не было двадцати, чистые и благородные линии ее губ уже выдавали затаенную печаль, но сколько света, должно быть, рождала вокруг ее юных уст улыбка и как, должно быть, лучились при этом ее глаза, затененные шелком длинных изогнутых ресниц!

Однако очень много дней уже никто не видел на устах Авроры улыбки.

Отец, бывало, говаривал:

— Все изменится, когда она станет принцессой Гонзаго.

К концу второй перемены Аврора встала и попросила разрешения удалиться. Госпожа Изидора с сожалением глянула на принесенные пирожки, печенья и варенья. Долг вынуждал ее последовать за своей юной госпожой. Как только Аврора вышла, маркиз принял более игривый вид.

— Принц, — сказал он, — вы собирались отыграться в шахматы… Вы готовы?

— Всегда к вашим услугам, дорогой маркиз, — ответил Гонзаго.

По приказу де Келюса принесли столик и шахматную доску. За те две недели, что принц провел в замке, начинающаяся партия была уже, наверное, сто пятидесятой.

Подобная любовь к шахматам у Гонзаго, дожившего до тридцати лет, да еще при его имени и внешности, давала пищу для размышлений. Одно из двух: либо он был без памяти влюблен в Аврору, либо очень хотел пополнить ее приданым свои сундуки.

Каждый день после обеда и после ужина приносилась шахматная доска. Милейший маркиз На Засове игроком был весьма слабым. Каждый день Гонзаго позволял ему выигрывать с десяток партий, после чего торжествующий Келюс, не покидая поля боя, задремывал в своем кресле и храпел, как праведник.

А Гонзаго в это время ухаживал за мадемуазель Авророй де Келюс.

— Сегодня, принц, — объявил маркиз, расставляя фигуры, — я покажу вам комбинацию, каковую нашел в ученом трактате Чессоли. Я ведь играю не так, как прочие: я стараюсь черпать из надежных источников. Не всякий вам скажет, что шахматы были придуманы Атталом[4], царем Пергамским, дабы развлечь греков во время долгой осады Трои. И только невежды либо люди злонамеренные приписывают честь этого изобретения Паламеду…[5] Итак, начинаем. Прошу вас, будьте внимательней.

— Я даже выразить не могу, маркиз, — промолвил Гонзаго, — какое удовольствие доставляет мне играть с вами.

Они сделали первые ходы. Сотрапезники пока еще оставались с ними.

После первой проигранной партии Гонзаго сделал знак Перолю, тот отложил салфетку и вышел. Постепенно священник и остальные последовали его примеру. Келюс и Гонзаго остались одни.

— Латиняне, — продолжал старик, — называли эту игру latrunculi, то есть воришки. Греки же называли ее zatrikion. Сарразен[6] в своем великолепном творении замечает…

— Маркиз, — прервал его Филипп Гонзаго, — прошу прощения за невнимательность. Вы не позволите мне вернуть ход?

Нечаянно он только что сделал пешкой ход, который приносил ему победу. Первым побуждением Келюса На Засове было отказать, но великодушие победило.

— Пожалуйста, принц, — позволил он, — но только, умоляю вас, будьте внимательней. Шахматы — серьезная игра.

Гонзаго испустил глубокий вздох.

— Понимаю, понимаю, — игривым тоном заметил маркиз. — Мы влюблены.

— До потери рассудка!

— Знаю, принц. И все же будьте внимательней. Я беру вашего слона.

— Вы вчера так и не досказали историю про того дворянина, который хотел проникнуть к вам в дом, — промолвил Гонзаго с таким видом, словно пытался отогнать тягостные мысли.

— А, хитрец! — воскликнул де Келюс. — Вы хотите отвлечь меня! Но ведь я подобен Цезарю, который мог диктовать одновременно пять писем. Кстати, вам известно, что он играл в шахматы?.. Ну а тот дворянин получил с полдюжины ударов шпагой там, во рву. Подобное приключение имело место не единожды, и клеветники так никогда и не получили возможности почесать язык насчет поведения обеих маркиз де Келюс.

— Вы так поступали, будучи супругом, маркиз, но стали бы вы так же действовать в качестве отца? — небрежно осведомился Гонзаго.

— Ну разумеется! — ответствовал маркиз. — Я просто не знаю иного способа оберегать дщерей Евы… Schah mato, принц, как говорят персы! Вы опять проиграли.

Он откинулся в кресле:

— Эти два слова, schah mato, означающие «король убит», мы, согласно Менажу и Фрере[7], превратили в «шах» и «мат». Что же касается женщин, добрые рапиры вокруг добрых стен — вот наилучшая порука добродетели.

Он закрыл глаза и задремал. Гонзаго торопливо вышел из столовой.

Было около двух пополудни. Де Пероль в ожидании хозяина прохаживался по коридору.

— Что наши молодцы? — тут же задал ему вопрос Гонзаго.

— Шестеро уже прибыли, — отвечал Пероль.

— Где они?

— В кабачке «Адамово яблоко» по ту сторону рвов.

— А кого еще нет?