Горбун, Или Маленький Парижанин

— Я повезу вас, — продолжал Гонзаго, — на бал к его высочеству регенту.

Ошеломленная девушка не знала, что сказать.

Ее выразительное личико побледнело, потом порозовело.

— Это правда? — выдавила она, еще не веря.

— Правда, — подтвердил Гонзаго.

— Значит, вы сделаете это? — воскликнула она. — О, тогда я прошу у вас прощения за все! Вы самый добрый человек, вы мой друг!

Она бросилась ему на шею, а потом принялась скакать как безумная, тараторя при этом:

— На бал к регенту! Мы поедем на бал к регенту! Даже сквозь толстые стены, сквозь холодный пустынный парк, сквозь запертые окна до меня долетали слухи о бале у регента, и я знала, что там будут чудеса. И я увижу этот бал! О, спасибо, спасибо, принц! Если бы вы знали, как вы прекрасны, как добры! Бал ведь будет в Пале-Рояле, да? О, я умираю от желания взглянуть на Пале-Рояль!

Донья Крус стояла в другом конце комнаты. Одним прыжком она оказалась рядом с Гонзаго и опустилась на колени на подушку у его ног. Положив обе руки на колено принца и пристально глядя на него, она крайне серьезно осведомилась:

— В каком туалете я буду?

— На балах при французском дворе, донья Крус, — объяснил Гонзаго, — есть нечто, что оттеняет и подчеркивает красоту лица куда сильней, чем самый изысканный туалет.

Донья Крус попыталась угадать.

— Улыбка? — спросила она, как ребенок, которому задали простенькую загадку.

— Нет, — ответил Гонзаго.

— Изящество?

— И улыбку, и грациозность у вас не отнять, донья Крус, но того, о чем я говорю…

— У меня нет. Но что же это?

Гонзаго медлил с ответом, и она нетерпеливо бросила:

— Вы дадите мне это?

— Дам, донья Крус.

— Но что же это такое, чего у меня нет? — настаивала кокетка, одновременно торжествующе глядясь в зеркало.

Разумеется, зеркало не могло ответить на вопрос вместо Гонзаго.

Гонзаго произнес:

— Имя!

Донья Крус рухнула с вершины ликования. Имя! У нее нет имени! Конечно же, Пале-Рояль — это не Пласа-Санта за Алькасаром. Тут не будешь плясать под баскский бубен в поясе из фальшивых цехинов на талии. Ах, бедная донья Крус! Гонзаго сейчас пообещал ей, но обещания Гонзаго… И потом, как дается имя? Правда, принц, похоже, решил пойти ей навстречу и разрешить ее недоумения.

— Дорогое дитя, если у вас не будет имени, — заговорил он, — вся моя нежная дружественность к вам окажется бессильной. Ваше имя всего-навсего было потеряно, и я нашел его. У вас славное имя, одно из славнейших во Франции.

— Правда? — воскликнула девушка.

— Вы принадлежите к могущественному семейству, — торжественным тоном объявил Гонзаго, — находящемуся в родстве с нашими королями. Ваш отец был герцог.

— Герцог! — повторила донья Крус. — Вы сказали — был? Значит, он умер?

Гонзаго наклонил голову.

— А моя мать?

Голос бедной девушки задрожал.

— Ваша мать — принцесса, — ответил Гонзаго.

— Она жива? — вскричала донья Крус, и сердце ее готово было выскочить из грудной клетки. — Вы сказали: «Она принцесса»! Моя мать жива! Пожалуйста, расскажите мне о ней!

Гонзаго приложил палец к губам.

— Не сейчас, — прошептал он.

Но на донью Крус таинственный вид не действовал. Она схватила обе руки Гонзаго и принялась забрасывать его вопросами.

— Нет, вы сейчас, прямо сейчас расскажете о моей матери! Боже мой, как я буду ее любить! Она, конечно, очень добрая и очень красивая, да? — И вдруг тон ее изменился, из нетерпеливого стал задумчивым. — Странно, я всегда думала, что так и случится. Какой-то голос постоянно мне нашептывал, что я дочь принцессы.

Гонзаго с трудом удержался от улыбки.

«Все они одинаковы», — подумал он.

— По вечерам, засыпая, — продолжала донья Крус, — я видела свою мать, она склонялась над моим изголовьем. У нее были длинные черные волосы, жемчужное ожерелье, горделивые брови, бриллиантовые серьги в ушах, и она так ласково смотрела на меня. Как зовут мою мать?

— Пока вам еще нельзя знать это, донья Крус.

— Почему?

— Это очень опасно.

— Понимаю! — не дала она ему договорить, видимо под влиянием какого-то романтического воспоминания. — Понимаю! В театре в Мадриде я смотрела комедии, и там тоже девушкам никогда сразу не говорили имя матери.

— Никогда, — подтвердил Гонзаго.

— Пусть это опасно, но ведь я никому не проговорюсь, — заверила донья Крус. — Я не выдам эту тайну даже под страхом смерти!

И она выпрямилась, гордая и прекрасная, как Химена[55].

— Я не сомневаюсь в этом, — заверил ее Гонзаго. — Но, дорогое дитя, вам осталось уже совсем немного ждать. Через несколько часов тайна перестанет быть тайной, и вы узнаете имя вашей матери. А сейчас я могу вам сказать только одно: вас зовут не Мария де Санта Крус.

— Мое настоящее имя Флор?

— Тоже нет.

— Так как же меня зовут?

— При рождении вас нарекли именем вашей матери, которая была испанка. Вас зовут Аврора.

Донья Крус вздрогнула и повторила:

— Аврора! — И тут же, хлопнув в ладоши, прошептала: — Какое странное совпадение!

Гонзаго внимательно взглянул на нее. Он ждал, что еще она скажет, но в конце концов спросил:

— А почему вы так удивились?

— Это ведь очень редкое имя, — задумчиво промолвила девушка, — и мне вспомнилось…

— Что? — встревоженно осведомился Гонзаго.