Горбун, Или Маленький Парижанин

— Вы там? — закричал по ту сторону двери Шаверни. Аврора, приникнув глазом к скважине, изо всех сил пыталась разглядеть своего рыцаря с калье Реаль.

Но в зале творилось такое, что ей это никак не удавалось.

— Да который же из них? — все повторяла она.

— Тот, что пьян сильнее всех, — ответила на сей раз донья Крус.

— Мы готовы! Мы готовы! — хором вопили новоявленные музыканты.

Все, включая и дам, повставали со своих мест. Каждый держал свой музыкальный инструмент. Сидализа взяла медную жаровню, а Дебуа из всех сил колотила в нее. Серенада еще не началась, но шум уже стоял ужасный.

Навайль и Жиронн схватили Пероля, который безучастно наблюдал за весельем, и привязали его на всякий случай к вешалке.

— Кто будет петь?

— Шаверни! Пускай споет Шаверни!

И маленького маркиза, передавая с рук на руки, подтолкнули к самой двери. В этот миг Аврора узнала его и резко отпрянула назад.

— Ничего, — проговорила донья Крус, — он просто немного навеселе. При дворе так принято. Но он все равно очарователен.

Покачиваясь на ногах, Шаверни жестом призвал всех к молчанию. В зале воцарилась тишина.

— Дамы и господа, — заявил маркиз, — прежде всего, мне бы хотелось объяснить свою позицию.

На него зашикали.

— Никаких речей! Пой или замолкни!

— Моя позиция проста, хотя на первый взгляд может показаться…

— Долой Шаверни! Оштрафуем его! Привяжем рядом с Перолем!

— Но почему я хочу объяснить свою позицию? — с пьяной настойчивостью продолжал Шаверни. — Дело в том, что мораль…

— К черту мораль!

— Обстоятельства таковы…

— К черту обстоятельства!

Сидализа, Дебуа и Флери наскакивали на маркиза, словно волчицы. Нивель спала.

— Если ты не желаешь петь, — вскричал Навайль, — давайте декламировать какую-нибудь трагедию.

Слова его потонули в криках протеста.

— Спой, и мы позволим тебе объяснить свою позицию, — пообещал Носе.

— Клянетесь? — серьезно поинтересовался Шаверни.

Все присутствующие приняли позы Горациев141 в сцене клятвы.

— Клянемся! Клянемся!

— Тогда позвольте мне сначала объяснить свою позицию, — сказал Шаверни.

Донья Крус держалась за бока от хохота. Однако обитатели залы рассвирепели. Кто-то предложил повесить Шаверни за окно вверх ногами. В XVIII веке порой шутили весьма мило.

— Я буду краток, — не унимался маленький маркиз. — В сущности, моя позиция очень проста. Я не знаю своей будущей жены, поэтому не могу испытывать к ней ненависти. А поскольку я люблю женщин вообще, то это будет брак по любви.

Гости в двадцать глоток заревели:

— Пой же! Пой! Пой!

Шаверни взял из рук у Таранна нож и тарелку.

— Эти стишки сочинил один молодой человек, — объявил он.

— Пой! Пой!

— Куплеты незамысловаты, прошу обратить внимание на припев.

И он запел, слегка постукивая ножом по тарелке.

«Мы двоемужних дам

Ругаем: «Ну и ну!»

Но стыд тому и срам,

Кто мается в плену

У двух иль трех мадам:

Не по карману нам

Держать теперь жену

Даже одну!»

— Неплохо! Неплохо! — похвалила галерка.

— Ориоль понимает что к чему!

— Припев! Еще раз!

«Не по карману нам

Держать теперь жену

Даже одну!»

— Кто-нибудь даст мне выпить? — очнулась вдруг Нивель.

— Прелестно, не правда ли? — заметил Ориоль.

— Глупо, как и все остальное.

— Браво! Браво!

— Да не бойся же ты! — обнимая, уговаривала бедную Аврору донья Крус.

— Второй куплет! Смелее, Шаверни! Тот продолжал:

«У регента казна —

То знает целый свет —

Всем, право же, полна,

Там только денег нет».

Услышав столь непочтительные слова, Пероль так отчаянно задергался, что отвязался от вешалки и грохнулся на пол.

— Господа! Господа! Ради принца Гонзаго… — начал умолять он, поднимаясь на ноги.

Но его никто не слушал.

— Неправда! — кричали одна

— Все верно! — не соглашались с ним другие.

— У господина Лоу собраны все сокровища Перу!

— Только без политики!

— Правильно!

— Ничего не правильно!

— Да здравствует Шаверни!

— Долой!

— Надо вставить ему кляп!

— Набить из него чучело!

При этом дамы яростно гремели тарелками и бокалами.

— Шаверни, иди сюда, я тебя поцелую! — вскричала Нивель.

— Вот еще новости! — возмутился толстенький откупщик.

— Он нам польстил, — пробурчала Нивель, закрывая глаза. — Какой он все же милый! Говорит, что держать жену теперь не по карману, но разве это дорого? Мужчина — он как земля, взятая в аренду. Я просто из себя выхожу, когда вижу, что в кошельке у мужчины остался хоть один пистоль!

Между тем в будуаре Аврора, закрыв лицо руками, говорила пресекающимся голосом:

— Я чувствую холод, он пробирает меня до самого сердца. Только подумать, что меня хотят отдать за такого человека…

— Да полно тебе, — успокаивала подругу донья Крус. — У меня бы он стал кротким как ягненок. Неужели, по-твоему, он не мил?

— Уведи меня отсюда! Остаток ночи я хочу провести в молитвах.

Аврора покачнулась. Донья Крус поддержала ее. У цыганки было очень доброе сердечко, но отвращения подруги она не разделяла. Это ведь и был Париж, предмет стольких ее мечтаний.

— Пойдем же, — проговорила она, а между тем Шаверни, воспользовавшись короткой минутой молчания, со слезами на глазах умолял позволить ему объяснить свою позицию. Спускаясь по лестнице, донья Крус проговорила: