Горбун лорда Кромвеля

– Господь никогда не примет душу великой грешницы, – процедил Джером. – Она будет вечно гореть в адском пламени, ибо стала супругой короля-еретика. – Он повернул ко мне побелевшее от гнева лицо. – Тебе известно, как я оказался здесь? Или мне самому рассказать свою историю, господин крючкотвор?

– Расскажи, прошу тебя. Если не возражаешь, я сяду, чтобы послушать, – сказал я и опустился на жесткую постель.

Марк по-прежнему стоял, опираясь на меч, а брат Джером неуклюже ковылял из угла в угол.

– Я оставил мир, исполненный греха, разврата и суеты, едва мне минуло двадцать. Моя кузина тогда еще не родилась, и я никогда ее не видел. Более тридцати лет я провел в лондонском Чартерхаузе, в мире и покое. То была действительно святая обитель, не то что здешний притон разврата и низости. Да, прежний мой монастырь был островком чистоты посреди нечестивого города, и обитатели его думали лишь о служении Господу. Живя там, я чувствовал, что попал в земной рай.

– И рубашки-власяницы, терзающие плоть, являлись частью установленных в этом раю правил?

– Да, ибо всем нам необходимо помнить, что плоть грешна и вводит нас в искушение. Четыре года с нами провел Томас Мор. Он носил власяницу и после того, как оставил обитель, даже под роскошным одеянием лорд-канцлера. Это помогало ему сохранить кротость, смирение и душевную твердость. Он нашел в себе силы выступить против нечестивого брака короля и отважно взглянул в лицо смерти.

– Полагаю, душевная твердость требовалась ему и раньше, когда он был лорд-канцлером и без колебаний отправлял на костер еретиков. Но тебе, как я догадываюсь, не хватило твердости, брат Джером?

Согбенная спина старика напряглась. Я ожидал новой вспышки гнева, но голос брата Джерома оставался бесстрастным и невозмутимым.

– Когда король заявил, что монахи всех монастырей должны принести ему присягу и признать его верховным главой Церкви, лишь картезианцы воспротивились этому. – Брат Джером обжег меня взглядом. – Мы слишком хорошо понимали, к чему приведет подобное кощунство.

– Да, мне это известно. Члены всех других орденов приняли присягу. Всех, кроме вашего.

– Нас было сорок человек, и они вызывали нас поочередно. Приор Хактон первым отказался от кощунственной присяги, и Кромвель приказал пытать его. Тебе известно, горбун, что ответил твой Кромвель, когда отец Хактон напомнил ему слова Блаженного Августина о том, что Церковь выше Священного Писания? Он сказал, что в грош не ставит Церковь, а слова Блаженного Августина можно понимать как заблагорассудится.

– Лорд Кромвель был совершенно прав, – ответил я. – Священное Писание превыше всего.

– А мнение сына трактирщика выше мнения Блаженного Августина, не так ли? – криво усмехнулся брат Джером. – Только наш благочестивый приор думал иначе. И в результате он был обвинен в измене и казнен в Тайборне. Я присутствовал при казни, видел, как его вздернули на виселице, а потом, когда он был еще жив, палач ножом рассек его тело и выпустил внутренности. А толпа молча наблюдала за его мучениями.

Я перевел взгляд на Марка; он не сводил глаз с Джерома, и на лице его отражалось крайнее душевное волнение.

– Однако с преемником приора Хактона твоему хозяину опять не повезло, горбун, – продолжал картезианец. – Викарий Мидлмор и его старшие монахи тоже отказались приносить присягу. Настал их черед отправиться в Тайборн и окончить свой земной путь. На этот раз толпа не молчала во время казни. То и дело раздавались крики, призывающие к свержению короля. Твой Кромвель не глуп, и он понимал – новая казнь может послужить толчком к мятежу. И он пустил в ход все средства, дабы принудить нас принести присягу. Он отдал нашу обитель в распоряжение своих людей и приказал приколотить к воротам отрубленную руку приора Хактона, гниющую и смердящую. Прихвостни Кромвеля глумились над нами, морили нас голодом, высмеивали наши церковные службы, рвали наши книги. А еще они постепенно удаляли из монастыря самых непокорных. То один, то другой из моих братьев насильственно отсылался в более уступчивый монастырь или просто исчезал.

Старый монах смолк и остановился, опираясь здоровой рукой на спинку кровати.

– Мне доводилось слышать подобные истории, – нарушил я тишину. – Это всего лишь выдумки.

Джером не удостоил меня ответом и снова принялся ходить из угла в угол.

– После того как прошлой весной на севере страны вспыхнуло восстание, король потерял терпение. Нам, оставшимся в обители братьям, было сказано, что в случае, если мы не примем присягу, всех нас от правят в Ньюгейт и обрекут на медленную смерть от голода. Пятнадцать братьев дрогнули. Они приняли богопротивную присягу и обрекли свои души на вечные мучения. Десятерых бросили в Ньюгейт, приковали цепями в смрадной камере и оставили без пищи. Некоторые из них умирали долго, очень долго…

Старый монах внезапно замолчал, закрыл лицо руками и замер, содрогаясь от рыданий.

– До меня доходили слухи об этом, – потрясенно прошептал Марк. – Но я всегда считал, что все они сильно преувеличены.

Я сделал ему знак молчать.