Гордая американка

Значит, он сошел с поезда вскоре после сцены, которая так сильно ее потрясла? Где же он теперь? В Париже или на краю света? Последние слова, которыми они обменялись, прежде чем расстаться, все еще отдавались эхом у нее в памяти: «Уйти навсегда? – Именно!» Теперь они приобретали трагическое звучание. Прошло совсем немного времени, а ярость уже отступила, и она, еще не осмеливаясь сожалеть о том, что не уронила стяг добродетели, уже упрекала себя за слишком сильное упрямство. Любовь Жана – а он казался искренним – этого не заслуживала. В конце концов он предлагал ей жениться, стать герцогиней, презрев громы и молнии, которые обрушатся на него из-за неподчинения семейной традиции, не допускавшей развода и тем более брака с разведенной, пренебрегая горем собственной матери, видимо, сильно приверженной католицизму, и даже, судя по всему, собственным положением в свете. Одно не вызывало сомнений: ее охватил страх, отсюда и происходило все зло; однако ей начинало казаться, что теперь все обстоит по-другому. После воссоединения с тетей Эмити она окунулась в атмосферу неожиданно пылкой любви. Ей довелось сделать двойное открытие: тайный роман тетушки в настоящем, а также в далеком прошлом. Оказалось, что Эмити – вовсе не старая дева, не имеющая представления о радостях плотской жизни. Она познала страсть и проявила готовность согласиться ради страсти на нищенское существование, совершенно не похожее на все то, к чему она привыкла… Несомненно, со временем она все больше сожалела, что дело обернулось именно так, и теперь наверняка надеялась, что судьба во второй раз сулит ей счастливый шанс. Это будет, конечно же, счастье несколько иного сорта, однако и за него стоило побороться.

В свете всего этого супруга Джонатана Каррингтона попыталась получше разобраться в себе самой. К собственному браку она отнеслась как… к спортивному состязанию! Ей захотелось сыграть наилучшую из всех возможных партий, и она добилась победы, однако знала теперь, что никогда не испытает в объятиях законного мужа той дрожи, в которую повергало ее прикосновение Жана. Нет, их супружеские объятия были напрочь лишены сладостного безумия! Когда Джонатан приходил к ней в постель, она охотно принимала его, однако, так и не познав подлинных радостей любви, позволяла ему просто любить себя, вовсе не претендуя на что-то большее.

Она вспоминала, как тетя Эмити пила на «Лотарингии» шампанское, отложив своего «Гекльберри Финна», и внушала ей, что она «не знает всех радостей седьмого неба». Теперь-то она понимала, что тетка говорила об этих вещах со знанием дела…

Что произойдет, если перед ней снова предстанет герцог де Фонсом? Если он возвратился в Париж, то это совершенно неизбежно. Что ж, в таком случае она обязана загладить свою вину перед ним. Вдруг он не на шутку страдает? Полная женского эгоизма, она именно на это и надеялась. Попытаться снова завоевать его будет пьянящей игрой. Почему бы вообще не забыть, хотя бы на одну ночь, что она – честная женщина, респектабельная супруга и звезда нью-йоркского света?..

Внезапно ее охватило желание поскорее возвратиться в Париж. Здешний прекрасный край засыпал с приближением лета и просыпался только накануне зимы. К тому же здесь не было ни малейшего шанса повстречаться с властителем ее дум…

Она испытала тайное удовлетворение, когда в Канн возвратились не солоно хлебавши двое охотников. Оказалось, что Жан Лоррен пробыл в Ницце всего двое суток: срочное дело позвало его назад в Париж.

– Не могу не прореагировать на это, – заявил Никола Риво. – Я отбуду тем же поездом, что и мой друг Ланжевен…

Эмити с Александрой в один голос объявили, что они последуют за мужчинами на следующий же день.

– Как ни проста ожидающая нас церемония, к ней все же следует как-то подготовиться!

– Уж не вздумали ли вы почтить своим присутствием последний сеанс Эузепии Палладино? – с невинным видом спросила мадемуазель Матильда, которую брат не счел нужным посвятить в курс драмы, которая произошла при участии женщины-медиума, ничуть в ней, впрочем, не замешанной.

– Нет, – отозвалась мисс Форбс. – Я достаточно насмотрелась на эти упражнения. Я, конечно, не сожалею, что совершила ради них поездку в Канны, однако готова признать, что утратила к спиритизму почти весь былой интерес.

– Как любопытно! Вы говорите об этом почти теми же словами, что и Никола! Можно подумать, что эта итальянка отвратила вас обоих от интереса к вызову духов умерших!