Гордая американка

Закрыв кожаную шкатулку, она заперла ее в шкафу, надела светлую шляпку в тон легкому костюму поверх корсажа, аккуратно натянула перчатки с крагами из шевро и приготовилась к выходу. По дороге она заглянула в гостиную к мадам Риво, которая корпела над письмами, так как состояла в переписке с множеством людей. Тетя Эмити подняла одновременно нос и перо.

– Почему ты не сказала, что собралась прогуляться? Я бы перенесла свое пустое занятие на потом.

– Я уже большая девочка, тетя Эмити. К тому же к обеду у меня еще не созрело планов. Уж больно хороша погода! Я воспользуюсь вновь обретенной свободой, не беспокоя вас.

– Это я способна понять. Но вели Фирмину подать тебе экипаж!

– Только не это! Это испортит все удовольствие. Вы знаете, как я люблю пешие прогулки. Добреду до магазина «Бон Марше», куплю безделушек; потом отправлюсь к Долли, чтобы оставить карточку с прощальными пожеланиями. Между прочим, вполне может статься, что она уже вернулась: вчера у меня был обнадеживающий телефонный разговор с ее дворецким.

– Счастливого пути! Только не задерживайся допоздна! Я все еще не избавилась от привычки беспокоиться за тебя, даже беспричинно.

Вместо ответа Александра обняла славную женщину и упорхнула. Погода была не такой жаркой, как в последние дни, и она с наслаждением вдыхала свежесть, принесенную ветром с запада: пахло травой и даже морем. Над Сеной кружились чайки; Александра дошла по набережной до улицы Дю Бак, на которую и свернула, чтобы без спешки изучить витрины антикварных лавочек.

Добравшись до цели – огромного магазина, где отоваривалось все Сен-Жерменское предместье, успевшее привыкнуть к близости «ужасной металлической конструкции» – произведению Гюстава Эйфеля, она купила несколько пар перчаток, несколько чудесных вышитых скатертей для своих нью-йоркских горничных и несколько простыней, которые распорядилась доставить по ее адресу; далее ее привлекла гордость «Бон Марше» – картинная галерея, отличавшаяся пышным интерьером в стиле «Наполеон II».

Ей нравилось играть в безымянную парижанку. Желая продлить удовольствие, она зашла в чайный салон, чтобы побаловаться ароматным напитком, снимающим усталость. Взбодрившись, она зашагала в сторону улицы Сен-Гийом. На часах было около пяти – самое лучшее время, чтобы застать дома мадам д'Ориньяк.

Ее ждало разочарование. Привратник объяснил, что госпожа маркиза» еще не возвращалась, более того, она появится не раньше, чем через три недели. Она свалилась с лошади; повреждение, к счастью, не очень сильное, однако маркиза будет вынуждена пробыть в замке дольше, чем предполагалось. Миссис Каррингтон пришлось отказаться от намерения оставить свою карточку, так как она ждала бы прочтения слишком долго, и решила этим же вечером написать подруге письмо.

Выйдя из особняка и пройдя несколько шагов, она почувствовала усталость и стала искать глазами фиакр. От тротуара как раз отделилась коляска, судя по всему, только что высадившая седока. Она и подъехала к американке. Та подняла руку.

– Отвезите меня на набережную Вольтера, дом номер… Договорить она не успела: кучер поспешно соскочил с сиденья и вместо того, чтобы помочь ей, грубо впихнул в коляску. Одновременно две руки, появившиеся будто бы ниоткуда, прижали к ее лицу тампон. Она хотела закричать, но лишь сильнее вдохнула тошнотворный запах хлороформа и тотчас погрузилась в беспамятство, так и не успев понять, что с ней творится…

Короткая улица была безлюдной, и если кто-то и заметил происшедшее, то не подал виду. Кучер уселся на свое место, щелкнул хлыстом, и коляска помчалась прочь.

Открывшей было глаза Александре показалось, что ей привиделся кошмар, и она поспешно зажмурилась. У нее раскалывалась голова, губы не повиновались, к горлу подкатывала тошнота. Она обнаружила, что у нее связаны за спиной руки и что она лежит на боку на чем-то твердом. Плеск воды заставил ее снова приоткрыть глаза; она поняла, что брошена в темницу, где единственным источником света является горшочек с крохотным языком пламени; его отблеска хватило, чтобы она смогла разглядеть двоих мужчин с физиономиями отпетых висельников, которые тянули к ней руки.

– Гляди-ка, очухалась! – прохрипел один.

– Значит, соображает! – буркнул второй. – А то бы пришлось надавать ей по смазливой мордашке пощечин. Веди хозяйку!

Пленница хотела сесть, однако у нее ничего не вышло: путы на руках были так туги, что у нее нарушилось кровообращение и в глазах было темно от зверской боли.

– Где мы? – спросила она достаточно твердым голосом и сама порадовалась своей выдержке. – Почему я здесь?

– Это ты скоро узнаешь, перепелочка! А где мы, тебе знать не положено.