Гордая американка

Подруги обнялись. Пока Долли знакомила ее с гостями, Александра размышляла о том, насколько она изменилась. Прежняя современная девушка, спортсменка с порывистыми движениями, Долли смягчилась, стала женственнее, обрела лоск благодаря постоянному контакту со старой, утонченной цивилизацией. Она не казалась чужой в этом аристократическом особняке, напротив, можно было подумать, что она прожила здесь всю жизнь. Самое удивительное заключалось в том, что она казалась бесконечно довольна судьбой. Перерождение было заметно уже во время поездки молодой пары в Америку, но теперь мисс Фергюсон совершенно исчезла, и вместо нее на Александру взирала восхитительная маркиза д'Ориньяк, отличающаяся безупречным изяществом и достоинством.

Помимо американок, приглашены были старшая сестра Пьера д'Ориньяка с мужем графом де Фреснуа, барон и баронесса де Гранлье, миленькая блондинка по имени Энн Уолси, вдова престарелого лорда, мало горюющая об усопшем, два холостяка, пригласить которых не забывает ни одна уважающая себя хозяйка, среди гостей которых есть одинокие женщины, а также Орсеоло, припозднившиеся, так как у Элейн возникли проблемы в парикмахерской. На самом деле все присутствующие здесь дамы, за исключением мадам де Фреснуа, были американками: баронесса де Гранлье была родом из Саванны, а молодая леди – из Чикаго. Даже став француженкой, Долли любила находиться в окружении соотечественниц, и не проходило месяца, чтобы она не давала ужин в честь одной из них.

Сейчас она говорила:

– Я собиралась пригласить Кастелланов, но, признаюсь, мне не хватило смелости. В последний раз мы встречались с ними у графини Греффюль, где Анна задирала нос и еле-еле отвечала, когда к ней обращались с вопросом.

– К несчастью, это правда, – поддержал ее супруг. – Уже ходят слухи о возможности развода, и я боюсь, что они не беспочвенны. Бони, конечно, остается верен себе: он безупречен, предупредителен с женой, полон внимания к другим, однако в глазах графини я не мог не прочесть угрозу.

– Я всегда знала, что им не миновать зала суда, – поддакнула тетя Эмити. – Анна Гаулд с самого начала отказывалась переходить в католичество, чтобы не лишиться возможности развестись.

– Но это смешно! – прыснула Элеанор де Гранлье. – Ее никто не заставлял выходить замуж за Кастеллана. Просто она была от него без ума и собиралась склонить его к своему образу жизни, то есть принудить заделаться американцем в безупречном костюме.

Гаэтано Орсеоло тоже рассмеялся:

– Никогда не перестану благодарить небо за то, что не родился американцем. Вот это удача! Надо не иметь ни малейшего понятия о психологии, чтобы хотя бы на минуту представить себе Бони, который всегда имел такой вид, словно только что прибыл от двора Людовика Пятнадцатого, курящим сигару у камина с «Уолл-Стрит Джорнэл» в руках и в тапочках.

– Вообще-то камин – неплохая штука, – улыбнулся Пьер д'Ориньяк. – Мы с Элейн любим посидеть рядом с ним вечерком, когда уснут дети и в доме установится тишина. Мы оказываемся в своем собственном мирке. В Ориньяке и того лучше…

– Во всяком случае, – заявила Александра, – у вас о мужьях-американцах упрощенное представление, любезный граф. Смею вас уверить, что у нас тапочки знают свое место: это спальня.

До этой минуты Фонсом не обращал ни малейшего внимания на их беседу. Он вполголоса болтал с леди Энн, бывшей его соседкой по столу. По правую руку от него сидела хозяйка дома, а Александра располагалась как раз напротив него, справа от маркиза.

– Признаюсь, мне хотелось бы узнать, как живут в Соединенных Штатах видные юристы, – молвил он нагловатым тоном.

Перед этим он и миссис Каррингтон обменялись приветствиями, как совершенно незнакомые друг другу люди, и он тут же вернулся к своей миловидной вдовушке. Александра не сразу ответила на его выходку: сперва она рассматривала его, как редкий образчик чужеземной породы.

– Не знаю, как живете вы, господин герцог, и меня это, собственно, не слишком интересует, но могу уверить вас в одном: мало кто из богатых или титулованных европейцев и даже богатых и титулованных одновременно ведет такую изящную, полную благородства жизнь, как Джонатан. Установилась тишина, которую поспешил нарушить один из холостяков, граф Ле Гонидек, поинтересовавшийся, кто ходил на новую пьесу Жоржа Фейдо «Рука дающего» в театр «Ренессанс»; оказалось, что никто, кроме Саши Маньяна и Фонсома, ее не видел.

– Вряд ли мы захотим ее посмотреть, – молвил Пьер д'Ориньяк. – Юмор господина Фейдо кажется мне несколько легковесным. Моей жене это придется не по вкусу, как, сдается, и любой даме из присутствующих здесь. Либо они не все поймут и не получат удовольствия, либо поймут все и будут шокированы. Не забывайте, почти все они – американки.

– Не стоит преувеличивать! – возразил Орсеоло. – Дамы из хороших американских семей не так уж чопорны, как вы пытаетесь представить. Скажем, Элейн театр Фейдо нравится, и я намерен повести ее на новую постановку.