Гордая американка

– Да, и завидная, насколько я могла понять. Его сестра живет там круглый год, и я не стану от тебя скрывать, что мне не терпится с ней познакомиться. Ну как, едешь?

– В Кан?

– Ну да, в Кан, куда же еще? Спустись с небес на землю, Александра! – Тетушка Эмити потеряла терпение. – Юг великолепен: хотя бы раз в жизни его необходимо повидать. Тем более, что стоит нагрянуть Джонатану – и не пройдет недели, как он утащит тебя обратно в США. За пределами Нью-Йорка единственное место, которое он находит респектабельным, – это Англия.

– Вы его плохо знаете! Он страшно огорчен, что был вынужден отпустить меня одну, поэтому я не сомневаюсь, что он сделает все, чтобы доставить мне побольше радостей. Хотите поспорим, что мы возвратимся не раньше августа?

– Августа? Ты что же, рассчитываешь продержать его по эту сторону Атлантики три полных месяца? Да он тут с ума сойдет! А во-вторых, как же свадьба его сестренки?

– Делия выходит замуж в сентябре. Мы вполне успеем вернуться. К тому же… не буду с вами скрытничать: меня так и подмывает побывать этим летом в Венеции. Орсеоло настаивают, чтобы мы побывали на Ночи Искупления – самом прекрасном празднике в году, сопровождаемом карнавалом.

Она умолчала, что перспектива побывать во дворце Морозини и познакомиться с матерью Жана была здесь немаловажной побудительной причиной. Она и себе самой боялась в этом признаться. Со своей стороны, мисс Форбс, рассудившая, что судья Каррингтон ни за что на свете не даст себя затянуть на Адриатику, не стала высказывать своих опасений вслух. К чему опережать события и уже сейчас расстраивать племянницу, которую она слишком любила, чтобы лишать хотя бы иллюзии счастья?

– Значит, – молвила она без излишнего нажима, – вы не поедете со мной наслаждаться ароматом мирта и эвкалипта…

– А как долго вы собираетесь отсутствовать?

– Думаю, не больше двух недель.

– Что ж, в добрый путь! Когда отъезд?

– Завтра к вечеру, Средиземноморским экспрессом, слывущим наряду с Восточным экспрессом самым приятным поездом в целом мире.

– Кто это вам сказал? Месье Риво? – спросила Александра с легкой иронией.

– Он самый. Будучи горным инженером, он немало поездил по свету, но до сих пор не утратил вкуса к путешествиям.

– Просто ему не довелось путешествовать по нашим просторам, иначе он знал бы, что лучшие поезда в мире – наши, – заметила молодая американка, еще не лишившаяся своего шовинизма.

Ненавидя прощания на вокзальной платформе, где «с обеих сторон вагонной подножки несутся самые убогие речи, так как ни отъезжающие, ни провожающие не знают, что бы еще сказать», тетушка Эмити отбыла, как и обещала, на следующий день. Им с Александрой не пришлось пообедать напоследок вместе, поскольку племянницу пригласила на дамский бридж Долли д'Ориньяк. Миссис Каррингтон очень любила такие женские сборища, где благодаря отсутствию мужчин никто не ломается и не строит глазок. Здесь можно было просто пообщаться в свое удовольствие.

И все же Александра была рассеянна, играла плохо и была вынуждена просить извинения у партнерш, чего терпеть не могла делать.

– Вас расстроил отъезд мисс Форбс? – мягко осведомилась Долли.

– Нет, вовсе не это. К тому же отсутствие ее продлится недолго. Наверное, просто разыгралась мигрень.

Ей было бы нелегко признаться, что все мысли ее были на предстоящем вечере, устраиваемом божественной графиней Греффель в салоне на улице Астор в честь певицы Лины Кавальери; она все гадала, будет ли там Фонсом. Она была слишком честна сама с собой, чтобы не признаться, что сознательно оскорбила его, однако и его реакция была для нее непереносима: у него была сугубо индивидуальная манера смешивать комплименты и весьма неприятные замечания. Александра набралась решимости излечить его от этой мании.

Умея, как никто, готовиться к бою, она нарядилась на славу, уделив этому занятию немало времени: на ней было сказочное платье из расшитого позолотой белого атласа, в волосах – диадема из крохотных золотых листочков с жемчужинами, на груди – ожерелье одной с диадемой работы. В зеркале отразилась фигурка из Кватроченто, которую с радостью изобразил бы сам Боттичелли. Именно так оценили ее усилия Гаэтано Орсеоло и Робер де Монтескью, которых она встретила в просторном вестибюле особняка Греффелей; впрочем, это ей почти не помогло: вокруг нее так и вились мужчины, она вела манерные разговоры, но сама слушала знаменитую певицу только вполуха, все время надеясь увидеть знакомый силуэт – как оказалось, тщетно.

Вернувшись в «Ритц», она почувствовала небывалую усталость, но объяснила это жарой, которую устроили в только что покинутом ею особняке, желая создать комфортабельные условия для кавалеров и дам. На самом деле существовало иное объяснение: вид опустевшей комнаты тети Эмити навеял на нее печаль, и она пожалела, что не уехала с ней. Впрочем, это настроение быстро прошло. Она была не из тех женщин, которые способны подолгу оплакивать свои неудачи.