Гордая птичка Воробышек

– Мой младший сын – Илья. Прошу любить и жаловать, – громко сообщает господин Градов своим деловым партнерам, когда я останавливаюсь рядом с ним, и для кое-кого из присутствующих эта новость становится настоящим сюрпризом. Например, для русоволосого типа с прилизанной лысиной – владельца подпольного тотализатора и известных в городе брокерских компаний, с которого я лично получил пару недель назад двадцать пять штук призовых. Или для полного одутловатого субъекта – управляющего сетью отцовских гостиниц и турагентств, как-то купившего у меня за бешеные бабки бой для своего бойца.

Значит, открыто решил представить блудного сына двору? Занятно.

– Где она? – без предисловий и бесполезных рукопожатий бросаю я и упираю в отца холодный взгляд. Плевать я хотел на его зверинец.

– Кто? Евгения? – невозмутимо спрашивает Босс и изучает меня пытливыми глазами.

Что ж, смотри старик, смотри, раз уж тебе выпал редкий случай увидеть сына. Мы не виделись с тобой два года и не увиделись бы еще столько же, если бы не одна доверчивая маленькая птичка, залетевшая в твою золоченую клеть. Не думаю, что за этот срок я сильно изменился. А вот ты, старик, постарел. Поблек. Но за надтреснутым фасадом вижу – ты все тот же умный и хитрый волчара.

– Тут, сынок. Любуется лошадками. Любознательная у тебя девочка.

Я смотрю на худого, ссутулившегося под непомерным грузом забот мужчину и чувствую, как на моих зубах скрепит эмаль.

– Я накажу Яшку, я тебе обещаю! – шепчет Градов. Наплевав на притихших, отступивших в сторону мужчин, подходит ближе. Он хочет коснуться моего плеча пальцами, но в последний момент, под прямым взглядом опускает руку. Я вижу, как предательски ломается изгиб его тонких губ, как рушится линия плеч. – Пожалуйста, не трогай его, сынок. Он болен… И у него не все в порядке с головой.

Как предсказуемо. Когда-то я уже слышал нечто подобное.

– Он мог убить ее, не обещаю, что я сдержусь. Это наши с тобой игры, не ее. И не Яшкины. Ваши с ним счеты не должны никого касаться.

– Хорошо, – неожиданно соглашается старик, долго вглядываясь в меня. – Хорошо, сынок. Это твое право. Поступай, как сочтешь нужным.

Он отступает, а я удивляюсь про себя Воробышек: когда девчонка успела сорвать карт-бланш в глазах отца?

…Она стоит у дальнего края манежа, возле самой стены крытого паддока и смотрит, не отрываясь, вцепившись пальцами в перекладины ограждения, на серебристую лошадку, вышагивающую в испанском шаге и кокетливо помахивающую ей хвостом. Она смешная: щеки горят, шапка сбилась на бок, кудряшки растрепались, а глаза… У Воробышек необыкновенно говорящие глаза – серые, бездонные и манящие. Глаза чистого осеннего утра.

Я чувствую, ей не хочется отрывать от лошади взгляд и все же при моем приближении она поворачивается и радостно вскрикивает:

– Ой, Илья! Ты? Ты пришел!

Она поправляет очки, отпрыгивает от ограждения и осторожно касается моей руки. Но тут же, словно устыдившись излишней вольности, отдергивает пальцы, однако не отводит внимательного взгляда:

– Как ты? С тобой правда все в порядке?.. Ну и шутник у тебя брат, – прогоняет улыбку и хмурится в лице. – Зла на него не хватает! Такое выдумать! Я ведь думала, ты серьезно пострадал. Поверила. Хорошо, что все обошлось, иначе… Даже подумать страшно, чем бы закончился этот день!

– Я звонил тебе, Воробышек, сразу после разговора с Яшкой. Почему не брала трубку? – вместо приветствия спрашиваю я. Я рад видеть девчонку живой и здоровой. Я чувствую, как при взгляде на нее мой внутренний, запертый в камень дух смягчается, а дыхание учащается. В прошлом году Яшка разбил отцовскую «Ауди» в хлам, а до этого подаренный ему на двадцатипятилетие любящим родителем «Порш Кайен», и только удача, подушки безопасности и вовремя подоспевшая помощь дважды спасли ему и его друзьям их никчемные жизни. Она испугала меня – моя и не моя светловолосая птичка, в этом я готов признаться себе, и мне действительно интересно, какого лешего девчонка проигнорировала от меня два десятка настойчивых звонков.

– Потому что Яков выбросил телефон из машины, – бесхитростно и послушно сообщает Воробышек. – Да ты не переживай, Илья, – пугается, уловив что-то в моем лице. – Жалко, конечно, маму вот с братьями поздравить с праздником не получится, но он старенький совсем был, что-нибудь придумаю.

«Что-нибудь придумаю…». Я смотрю на девчонку и даже не удивляюсь. Я давно догадался, что для нее это единственно применимый к жизни принцип.

Я подхожу и облокачиваюсь на ограждение, закрываю птичку собой от любопытных глаз.

– Извини, Воробышек, – говорю тихо, почти нависнув над ней. – Я виноват.

– В чем? – неподдельно удивляется она, легко впустив меня в свое пространство.

– В том, что тебя коснулась неприятная сторона моей жизни. Поехали отсюда?