Гордая птичка Воробышек

— Ммм… Замечательный кофе, — признаюсь, не сдержав довольной улыбки. — Спасибо за предложение, Люков, но… Будем пить напиток по очереди? — поднимаю глаза и ловлю на себе колючий взгляд парня. — Или все же пустишь меня на свою кухню?

Илья молча отступает, а я захожу в комнату, где мягко горит боковой свет, и прохожу к столу. На столе одиноко стоит та самая белая, чашка из дорогого чайного набора, купленная нами в супермаркете, — красивая, изящная, с тонкой золотой каймой по ободку и едва заметными розоватыми мотивами лотоса на изогнутых стенках, — и я не могу не удивиться выбору парня: надо же, не такая уж я важная гостья.

Кофе парует, но пирог остается нетронутым, впрочем, как и вся остальная моя готовка. Я с удивлением оглядываю ее и поворачиваюсь к Илье, замершему у двери.

— Люков, ты все еще злишься на меня? — задаю первый пришедший в голову вопрос при виде отсутствия гастрономического интереса с его стороны к моему труду. — Я что-то сделала не так?

Он в свою очередь вскидывает бровь.

— С чего ты взяла, Воробышек? — сдержанно интересуется, прильнув плечом к косяку. — По-моему, — добавляет, проследив за моим растерянным взглядом, скользнувшим по заставленной посудой плите, — ты отлично похозяйничала здесь, впрочем, как и во всей квартире. Я более чем доволен.

— Тогда я не понимаю, — сознаюсь я. — А как же наша договоренность? Мне показалось, ты ничего не ел. Надеюсь, не я причина отсутствия у тебя аппетита? Не все так плохо выходит из-под моих рук, Илья, как ты думаешь.

Люков делает длинный глоток кофе и подходит к столу. Опустив на него чашку, садится на стул и вытягивает перед собой чуть согнутые в коленях босые ноги. Смотрит на меня слегка устало, с непонятной грустной насмешкой в глазах.

— Воробышек, что я думаю о твоих руках, — говорит прохладно, — оставь мне, хорошо? И не смотри так обиженно, девочка, не то я чувствую себя нашкодившим у порога Домовым. Не могу я есть один, зная, что ты тут. Даже деликатесы, выворачивающие нутро наизнанку одним только запахом.

— Но почему? — искренне удивляюсь я. — И почему «зная, что я тут»?.. Послушай, Люков, — расправляю плечи, поправляю очки и сердито сую руку в карман. — Я же сказала, что скоро уйду. Если на этом закончится наш уговор — навсегда. Так зачем назло мне морить себя голодом? Все равно другой возможности рассчитаться с тобой за гостеприимность и помощь в учебе, кроме уборки и готовки, у меня нет. Я даже не знаю, как завтра у меня сложится с работой и смогу ли рассчитывать на аванс. Твое приглашение на кофе, конечно, очень мило и своевременно, но мне было бы куда спокойнее на душе, если бы я, унося от тебя чертежи и реферат, знала, что угодила хотя бы в малом. Это невесело, знаешь ли, чувствовать себя чьей-то должницей.

Излишня я эмоциональность совсем не присуща мне. Я и сама не понимаю, зачем даю ей возможность проступить в словах и появиться в ночной кухне Люкова, но мне действительно немного обидно за себя, и я совершенно не представляю, как мне с ним быть.

На губах парня появляется шальная ухмылка, смысл которой я понять не могу. Отросшие волосы своевольно упали на лоб, и сейчас, когда я хмуро смотрю на него, ругая себя за непрошеные слова, они кажутся непривычно темными из-за впитавшейся в них влаги и приглушенного света. Под стать бровям и ресницам, и темным, растерявшим присущий им холод глазам, колко впившимся в мое лицо.

— Ты чудо, Воробышек, — неожиданно произносит в ответ на мои слова Илья и обхватывает пальцами чашку с остывающим кофе. Не отрывая от меня взгляда, медленно прокручивает ее на гладкой поверхности стола. — Гордое и ершистое. Ты знала об этом?

— Не смешно, Люков, — осторожно замечаю я. — Ни капли.

Он задумчиво ведет плечом и соглашается:

— Мне тоже. Не кипятись, птичка, и не надумывай себе лишнего. Я страшно голоден, запахи пищи в этой кухне сводят меня с ума, но я честно желаю использовать свое право эксплуататора до конца, пока ты в моей квартире. А еще я грязный тип, находящий тайное удовольствие в созерцании девушек, принимающих пищу. Есть в этом что-то, мм… эротичное. Признавайся, Воробышек, ты ведь не ужинала вчера?

— Нет, — отвечаю я, отступая к ряду кухонных шкафов. — В-вообще-то, вчера я собиралась уйти.

— Вот и славно, — наконец отводит от меня взгляд Илья и косится в сторону. — Что это у тебя на плите? — вскидывает любопытную бровь. — Мясо? Тащи все! — разрешает в ответ на мой кивок и добавляет в спину, когда я поворачиваюсь и ступаю за тарелками к посудной стойке, тянусь, привстав на цыпочки к верхней полке шкафа за салфетками: — И себя не забудь подать, Воробышек, под каким-нибудь соусом. Что-то я слишком голоден.

Наверняка это шутка, и я легко пропускаю слова Ильи мимо ушей. Он произносит ее неожиданно зло и сердито, вполне в похмельном бухтящем духе проснувшегося после дебоша пропойцы, — мне ничего не остается, как отнести ее к переменчивому, кислому настроению парня.