Гордиев узел сексологии (Полемические заметки об однополом влечении)

А вот конец всей истории: “Валерка не мог или не хотел говорить. Этот податливый нежный юноша неожиданно превратился в грубого неотёсанного мужлана. Сквозь пелену …тумана “до него дошло, что только что он поимел дело с настоящим пидаром. Даже вафлёром назвал, за что тут же получил сильную затрещину. Заплакал. Пьяные слёзы скатывались по разрумянившейся мордашке. Достигали подбородка, где их и ждал мой язык. Поцеловать себя так и не дал. Мотивировал тем, что я у него сосал. Мне стало скучно с ним. Сразу. В один миг. Задув свечки, я грубо вытолкал его на улицу”.

Историю совращения Валеры Клейн подытожил фразой: “Наученный горьким опытом, этот больше не поддастся на соблазн. Но даже если в подобных случаях произойдет повторение, и оно ещё не означает увлечённости”.

Ограничившись этой сентенцией и отказавшись от детального анализа поведения обоих участников происшествия, Клейн совершил ошибку. Ведь он поставил перед собой сложную и важную задачу: выяснить, кто подаётся гомосексуальному совращению, а кто остаётся равнодушным к чарам даже самого опытного искусителя. Чтобы уточнить, какие психосексуальные особенности лежат в основе готовности к совращению, а какие определяют “сопротивление материала” (по меткому выражению Клейна), надо разобраться с мотивацией поведения, как Валерия, так и Лычёва.

Клейн уверен, что совратительский зуд последнего объясняется вынужденным половым воздержанием (“солдат, горевший похотью”). Взаимоотношения Димы с Алексеем, Аликом, Борисом, грозным ефрейтором и Костей вполне убеждают в ошибочности подобного объяснения. Известно также, что от идеального партнёра Дмитрий требует несколько непременных достоинств: тот должен быть сильным молодым мужчиной, способным оградить своего любовника от опасностей и тягот армейской жизни. Очевидно, что Валерий в подобную схему никак не вписывается. Так, по крайней мере, думает читатель. Однако истерическое восприятие Лычёва способно преобразить реальность до неузнаваемости. Он видит и ощупывает “непропорционально крупные яички” подростка (иными словами, они кажутся ему “переполненными спермой”). Он глотает невообразимо обильный эякулят (“артезианский колодец”), извержению которого, кажется, не будет конца. На самом деле, всё это лишь плоды истерического воображения, весьма далёкие от реальности. Размеры яичек не зависят от количества спермы. Объём эякулята у 15-летнего мальчика обычно около 1,5-2 миллилитров, составляя что–то около половины чайной ложки. “Потоки спермы”, о которых взахлёб повествует фантазёр Дмитрий, — это объём в 8-10 миллилитров, что бывает лишь при очень тяжёлых воспалительных поражениях простаты и придатков яичек. С чего бы это у 15-летнего мальчика, который и половой близости–то, скорее всего, ещё не имел, который не болел ни гонореей, ни хламидиозом мочеполовой сферы, вдруг такой тяжкий воспалительный процесс?

Лычёв обманывает и себя, и читателей. При этом его фантазии имеют вполне очевидный смысл: Валерию приписывается всё тот же неизменный “спермотоксикоз”. Тем самым Лычёв убивает сразу двух зайцев: он причисляет своего любовника–подростка к категории “взрослых самцов”, и в то же время, превращает его в двойника того мальчика, с которым связаны сладкие воспоминания давно ушедших лет. (В интервью, опубликованном в Интернете, Дима рассказал о своём первом партнёре, любимом друге детства, которого ему удалось совратить во время школьных каникул).

Между тем, реальный, а не вымышленный Валерий, — обычный подросток, одержимый идеей стать “настоящим мужчиной”, приобретя соответствующие мужские формы поведения. Он и к солдатам–то затесался, чтобы побыть в среде “настоящих мужиков” и поднабраться от них мужественности.