Гордое сердце

За спиной Сюзан стояла скульптура в натуральную величину. Она посмотрела внимательнее и узнала Майкла. Его красивое тело было нагим, пальцы сжаты в кулаки. А вокруг стояли упакованные ящики, в которых лежали загадочные фигуры. Она с трудом удержалась, чтобы не вытащить скульптуры из ящиков и не освободить их, чтобы посмотреть на них.

На столе лежала небольшая кучка глины. Сюзан подошла, отделила кусок, который нетерпеливо и с чувством размяла. Все это время она тосковала по этому пластичному материалу. Она размяла ее и взяла в руки. Глина лежала у нее на ладонях, отмеченная отпечатками ее пальцев; она ловко преобразила ее в подобие лица.

— Что это вы делаете?

Его пронзительный голос смутил Сюзан так, что она дернулась. Из-за плеча за ней следила его усатая физиономия.

— Не знаю, — пискнула Сюзан и подала ему глину.

Он взял ее и долго смотрел. Это был грубо вылепленный его собственный профиль; Дэвид Барнс узнал самого себя.

— Что я могу для вас сделать? — спросил он.

— Научите меня тому, что мне надо знать, — попросила она.

Он отложил кусок глины и начал прохаживаться между скульптурами, которые были намного больше его самого.

— Баба! — услышала она его тихое ворчание. — Черт, черт, черт, почему это дано именно бабе?! — Он перестал ворчать, обернулся и яростно посмотрел на нее. — В вас, однако, есть сила, — сказал он. — У вас силы не меньше, чем у мужчины.

— Да, сила у меня есть.

— Вы обязаны ее иметь, но сила — не главное. Здесь нужно кое-что еще, — сказал он и вытащил из кармана грязную, мятую кепку из твида. — Ладно, идем! — крикнул он.

— Куда?

— Куда угодно, где находятся ваши работы. Мне нужно увидеть что-нибудь, помимо той ужасно отлитой головы. Мне придется учить вас с самого начала. Видите ли, вам придется научиться все делать самой, отливку и вообще все. Все сегодня думают, что они слишком благородны для этого. Они лепят своих натурщиц, лениво мнут глину, а затем отсылают незаконченную работу, чтобы ее доделал кто-то другой. Я так не поступаю. Я делаю работу от начала до конца. И потому она такова, какова есть.

— У меня нет ничего, что можно показать, — сказала Сюзан.

— Но что-то вы, наверняка, делали, — заорал он, сорвал кепку и засунул ее обратно в карман.

— Нет, ничего, — повторила она удрученно. Она забыла о комнатах, которые столько убирала, о еде, которую так долго готовила, о постели, которую ежедневно застилала. Она забыла о Марке и Джоне и в конце концов сказала: — Я сделала только две мелкие вещи — голову и ребенка. Обе незавершенные.

Он снова вырвал из кармана кепку и натянул ее на голову.

— Такая потеря времени! — пробормотал он и вышел из помещения, оставив Сюзан за спиной.

Под лестницей стоял маленький, страшно грязный автомобиль. Он влез в него и минуту подождал, пока Сюзан не села рядом с ним, потом они с жутким грохотом покатили вниз по дороге, а затем по шоссе к ее домику.

Она не знала, сколько было времени, да это было и неважно. Когда она открыла дверь, мать спала в столовой, уронив журнал на пол. Она провела его мимо столовой наверх. В детской комнате верещал Джон, он хотел, чтобы кто-то взял его на руки, но Сюзан пошла дальше в мансарду. За ней по лестнице топали тяжелые шаги. Когда она отворяла двери в мансарду, он немного сопел. Она широким жестом отперла пустую комнату.

— Видите, я ничего не сделала.

Барнс не ответил. Он подошел к вылепленному из глины младенцу, покрытому пылью. Он долго смотрел на скульптуру в упор и молчал. Затем подошел к голове Марка и снял с нее холст.

— Ага, — сказал он через минуту. — Вот здесь у вас не получилось.

— Нет.

— Вы пробовали работать с живой натурой?

— Да.

— Наверное, он плохо позировал вам, — сказал Барнс. — Это удивительнейшая вещь, но в нашем ремесле вы не можете сделать что-то приличное из того, что не имеет непреходящей ценности.

Она не ответила, потому что не могла сказать: «Это мой муж». Но в этот момент было неважно, кто это, собственно говоря.

Внезапно он обернулся и уставился на нее.

— Послушайте, в конце лета я еду в Париж. Вам надо поехать со мной. А пока что с завтрашнего дня вы будете ходить ко мне два раза в неделю.

Даже теперь она не могла произнести ни слова, так как он ей предлагал невозможное, хотя она знала, что его приказ ей придется исполнить.

— Вниз за мной не ходите, — добавил он и шумно отправился к дверям. Затем он еще раз оглянулся и осмотрел пустую комнату. — Вам должно быть стыдно, — сказал он. — Нельзя губить талант.

У него был холодный голос и яростные темно-карие глаза. Затем он ушел.

До нее стал доходить голос Джона, который перешел в вой. Она быстро сбежала в детскую, вынула его из кроватки и взяла на руки. Она не могла угомонить его, он кричал во все горло. Сюзан услышала, как мать спешит вниз по лестнице. Двери отворились.

— Ты уже дома! Я вообще не слышала, как ты пришла, — сказала она с удивлением.

— Я вернулась минуту назад, — ответила Сюзан и принялась качать ребенка на руках.

— С ним что-нибудь случилось? — спросила мать с несколько виноватым видом. — Я, вроде, немного вздремнула и услышала его только сейчас.