Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик

Остальные два джентльмена кивнули, присоединяясь к нему. Пока читался документ, я ничем не выражал своих чувств. Теперь же снова позволил себе улыбнуться. Особого волнения я не испытывал: после медицинского осмотра я ожидал этого события со дня на день и подготовился к нему.

Затем начальник тюрьмы — мистер Харрис предложил получить деньги, хранившиеся в тюрьме. Их было что-то около ста фунтов. Я расписался в получении.

— Я хотел бы напомнить вам о своих рукописях с переводами… Могу ли я взять их с собой?..

— К сожалению, я этого не могу сейчас разрешить. Я получил указание предварительно направить их на цензуру.

Тогда я сказал, что оставляю на их пересылку деньги, скопленные из мизерного тюремного заработка, которые числились за мной в тюремной лавке (около двух с половиной фунтов).

Харрис был явно поражён объемом переводов, сделанных мною в тюрьме. Ко дню освобождения я исписал около двух тысяч страниц!

Как только я вернулся на Родину, написал Харрису и попросил скорее переслать переводы. Последовал ответ: по этому вопросу следует обращаться в министерство внутренних дел. Оттуда я вообще не получил ответа. Прождал месяцев шесть и обратился с жалобой к лорду Стонэму. Как бывший заключённый, я просил лорда помочь получить рукописи. Буквально через неделю пришёл ответ с обещанием разобраться с этим делом. Недели через две рукописи прибыли.

Харрис получил назначение в Бирмингемскую тюрьму лишь за несколько месяцев до моего освобождения. Он был значительно умнее и культурнее своего предшественника, который «дорос» до своего поста из рядовых надзирателей. Новый начальник тюрьмы слыл просвещённым либералом. Он серьёзно задумывался над проблемами перевоспитания и духовного возрождения своих подопечных. Я даже сочувствовал ему, видя бесплодность его попыток преодолеть косность. Харрис считал моё освобождение естественным и правомерным. Расставаясь, он неожиданно сказал по-русски: «До свидания!»

— До свидания, — ответил я и рассмеялся. — Я заметил, что вы, мистер Харрис, с большой неохотой применяли против меня различные дискриминационные меры, предписывавшиеся министром внутренних дел… (Взгляд в сторону начальника канцелярии…)

Будучи умным человеком, Харрис промолчал в ответ и лишь вновь пожелал мне счастливого пути…

Так я начинал путь к свободе. Старший полицейский чин, который должен был сопровождать меня до самолёта, извиняющимся голосом сообщил, что приказано надеть на меня наручники, хотя при данных обстоятельствах он сам не видит никакой необходимости в этом…

— Приказ есть приказ, — мрачно промолвил полицейский, защёлкивая наручники.

Видимо, кто-то из министерства внутренних дел решил, что я надумаю бежать по дороге на Родину…

Во дворе тюрьмы меня посадили на заднее сиденье машины. Справа и слева сели полицейские в штатском — старший чин и молодой сыщик, к которому я был прикован наручниками. Рядом с шофёром разместился какой-то неизвестный. Как оказалось потом — один из руководящих работников английской контрразведки.

Машина выехала через тюремные ворота. Никто из тюремщиков её не сопровождал. Я машинально отметил это нарушение тюремных правил: осужденных при переводе из одной тюрьмы в другую всегда сопровождали тюремщики. Оплошность сразу же показала дежурившим в воротах охранникам, что Лонсдейла не просто переводят в другую тюрьму… Не прошло и часа, как обо всём узнали газетчики. Дело в том, что газеты платят тюремщикам от 5 до 15 фунтов за каждую «интересную» новость. И хотя английские власти стремились сохранить подготовку к обмену в тайне, невнимание к «мелочам» позволило всем газетам узнать о том, что происходит с Лонсдейлом.

За воротами тюрьмы к нам присоединилась вторая машина. Заметив это, я не выдержал и спросил старшего полицейского:

— Неужели вы действительно думаете, что я брошусь назад и попытаюсь ворваться в вашу тюрьму?

— Я этого не думаю, — ответил он. — Вторая машина сопровождает нас на тот случай, если автомобиль сломается. Мы должны прибыть на аэродром точно в назначенное время.

Вот она, свобода… Небо, весеннее солнце. И люди, люди, люди… Сколько же их! Знакомые улицы Бирмингема… В тюрьме я иногда позволял себе подумать об этой первой минуте встречи с остальным миром. Не ударит ли меня резкая смена обстановки? Некоторые заключённые, пробыв много лет в тюрьме, с трудом переносят внезапный выход на волю… Но нет, я реагировал на эту приятную перемену в своей жизни вполне спокойно. Мне показалось, что ничего особенно даже и не изменилось. Витрины магазинов выглядели как и раньше. Рекламировались те же сорта виски и сигарет. Тротуары были забиты пешеходами. Бросились в глаза только перемены в модах: юбки стали короче, причёски выше, обувь ещё уже. Обратили на себя внимание и новые модели автомобилей.