Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик

Однако состояние экономики Англии не позволяло обеспечить ученых серьезной материальной базой, оперативно внедрять их достижения в производство. Понятно, что это в свою очередь создавало препятствия для совершенствования современной военной техники. Сами англичане признавали, что их военные новинки устаревают еще до того, как поступят на вооружение. Все это било по британскому самолюбию. Хотя, конечно, не только в самолюбии дело: для любой державы заботы о военном потенциале — вещь первостепенная. Взять хотя бы строительство атомных подводных лодок — по сути дела, только их корпуса были английскими. Двигатели и ракеты делали в США. Даже их испытания проводили под американским руководством в районе мыса Кеннеди во Флориде. Поэтому сведения об английских военных новинках не представляли для меня особого интереса. Гораздо более полезной была бы информация об американской боевой технике, которую можно было получить в Портленде.

Учитывая все это, я просто-напросто симулировал большой интерес к «откровениям» Хаутона. Покопавшись в одном из рундуков, тот извлек несколько морских карт.

— Я их держу на всякий случай дома, — многозначительно сказал он. («То ли у него было высоко развито предчувствие, то ли ему еще раньше приходилось торговать этим товаром», — подумал я). Я бегло просмотрел карты — какую-то ценность они имели.

— Вы можете мне их не возвращать, сэр, — деловито сказал Хаутон.

— Благодарю вас, — я дал понять, что ценю такое доверие. — Безусловно, эти карты окажутся полезными для американского флота, и мы не задержимся со щедрым вознаграждением за помощь.

Чтобы у Хаутона не оставалось сомнений, я извлек из кармана дорогую зажигалку фирмы «Данхилл».

— У меня есть для вас небольшой сувенир, — сказал я и торжественно вручил зажигалку моряку. Тот откровенно обрадовался подарку. Неожиданно у него вытянулось лицо:

— Бог мой, да это же чистое золото! — воскликнул Хаутон.

— Конечно, — рассмеялся я, — мы, американские моряки, можем позволить себе такую роскошь.

Подарок привел Хаутона в отличное настроение.

— Вы можете на меня положиться! — заверил он меня. — Хаутон умеет быть благодарным!

У меня с этой зажигалкой был связан один маленький эпизод. Я купил ее в магазине фирмы «Данхилл» на Джермен-Стрит. Магазин фешенебельный, дорогой. Посетителей обычно бывает немного. И мое внимание привлек человек с очень писклявым голосом, возбужденно споривший с одним из управляющих фирмы. Управляющий почтительно возражал раздражительному клиенту. Я купил авторучку и зажигалку и обернулся, чтобы посмотреть, что там происходит. Увидал очень высокого, худого, как щепка, человека, лицо которого показалось знакомым. Это был герцог Кентский, двоюродный брат королевы. В народе он известен по прозвищу — злому и остроумному — «бесподбородковое чудо». Герцог хотел заказать значок какого-то спортивного клуба «непременно из чистого золота» и установить его на бампере своего спортивного автомобиля. Управляющий всячески отговаривал титулованного мота:

— Ваша светлость, значок немедленно украдут!

— Какое мне дело? Пусть об этом думает полиция! — мямлила его светлость тоненьким женским голосом, глупо хихикая.

«Похождения» зажигалки на этом не закончились. Вторая история связана с той самой полицией, на решительные действия которой уповал «бесподбородковый герцог»: при аресте Хаутона у него отобрали подаренную зажигалку.

Чтобы проверить готовность Хаутона сотрудничать и идти на риск, я попросил его достать кое-какие секретные материалы. Тот охотно согласился. Мы договорились встретиться в Лондоне в следующем месяце.

Вполне возможно, то, о чем я рассказал сейчас, может создать неприятное впечатление о людях, с которыми приходится сотрудничать. «Вот так-так, — возмутится какой-нибудь щепетильный читатель. — Значит, вы пользовались услугами весьма сомнительных типов? Пусть у вас были самые благородные цели, но стоило ли, пользуясь школьным лексиконом, «водиться» с такими людьми, как Хаутон?» Вопрос, действительно, деликатный.

Дело в том, что лично для меня этот вопрос не нов.

Как это часто бывает в жизни: правда заключена не в однозначном «да» и не в категорическом «нет». Словом, все не так просто, как кажется любителям прямолинейных схем. Объективно, Хаутон служил честному и хорошему делу. И не его вина, что прошлое его было далеко не безупречно. Точнее, не только его вина. Досье, которое у нас было, шаг за шагом восстанавливало прошлую жизнь моряка. Напомню, что начиналась она весьма неплохо. А дальше... Что было потом, вы уже знаете: разврат, спекуляция, пьянство. До встречи со мной у Хаутона был только один путь: он окончательно бы спился, опустился бы на самое дно.

Больше того, в течение нескольких лет, когда я поддерживал с ним контакт, мне стало казаться, что Хаутон меняется к лучшему. И если бы наши встречи с ним продолжались и дальше, уверен, из Хаутона можно было бы сделать человека, как это случалось не раз и в моей практике, и в практике моих коллег.