Читаем Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик полностью

<p>Глава III</p>

Через две недели после приезда в Торонто заграничный паспорт был у меня в руках. Мистер Уайз, владелец бюро путешествий, выдавший мне синюю книжку с вытисненным на переплете золотым гербом Канады, видимо, не подозревал, какие чувства испытывает в эту минуту сдержанно улыбавшийся клиент, собравшийся в Англию. Я поблагодарил его. Не глядя сунул паспорт в карман, подписал какую-то бумагу и зашагал в гостиницу.

Только там я впервые позволил себе полюбоваться паспортом. Согласитесь, что для меня это был не просто документ, которым государство Канады подтверждало, что я действительно его гражданин. Этот документ узаконивал реальное существование Гордона Лонсдейла. Больше того — это был ключ, без которого решение задачи, возложенной на меня, оказалось бы немыслимым.

Можно сказать, что теперь всё зависело от меня и только от меня.

Я перелистал страницы паспорта. Погладил обложку и ещё раз полюбовался третьей страницей, в центре которой красовалась моя физиономия. На фотографии, как это часто бывает, я выглядел более красивым. Приятный молодой человек, чуть самоуверенно смотрящий на мир. Твердая складка губ, спокойный взгляд серых глаз, немного выпяченный вперед подбородок. («Будьте добры, голову чуть выше, вот так. Снимаю!» — фотографы во всем мире одинаковы).

«Интересно, был бы доволен настоящий Гордон Лонсдейл такой физиономией? — думал я, улыбаясь и опуская драгоценный паспорт в специально приобретённый по этому поводу кожаный бумажник. — А что, я ещё вполне ничего… — не без иронии сказал я сам себе по-английски с легким канадским акцентом. — Джентльмен тридцати трёх лет, хотя по паспорту мне ровно на три года меньше».

Пожалуй, сейчас самое время поговорить о внешности героя этой книги. И тут я должен выступить против некоторых традиционных представлений.

Главный, да и, пожалуй, единственный источник знаний о профессии разведчика — кино и литература давно уже выработали определённый штамп: сложенный как древнегреческий бог молодой человек с чеканными сверхволевыми чертами лица. О, конечно же, он поразительно находчив, он всезнающ и всеведущ. Никакие козни противника не могут застичь его врасплох. Он знаток музыки и литературы. У него самые высокие вкусы в искусстве… На все случаи жизни у него есть свое мнение…

Словом, этот розовый герой экрана хорош всем, кроме одного — он выдуман от начала до конца.

Что касается меня, то у меня действительно типичная внешность разведчика. Типичная в том смысле, что она неброска и неприметна. И это надо понимать буквально: я человек без особых примет.

Всё у меня как бы среднее: рост, сложение, полнота, нос… И даже «красота» — тоже как бы средняя: и красивым не назовешь, и некрасивым не посчитаешь. И если вечером вы познакомитесь со мной, а наутро вас попросят описать мой портрет, вы почти наверняка не сможете этого сделать: просто не запомните меня. В памяти разве что останется впечатление чего-то приятного, и больше ничего, ибо в обаянии, надеюсь, мне никак не откажешь. Впрочем, это моя наполовину личная, наполовину профессиональная черта.

Внешность моя лишена и каких-либо ярких национальных черт. Легко могу сойти и за англичанина, и за скандинава, равно как и за немца, славянина или даже француза. Правда, известная английская журналистка Ребекка Уэст нашла впоследствии, что Лонсдейл «похож на славянина и ни на кого больше…» На что другой английский журналист — Патрик О'Донован едко ответил ей, что, может быть, Лонсдейл действительно похож на славянина, однако об этом догадались слишком поздно.

Естественно, поэтому я не был особенно удивлен, когда один далеко не глупый человек, познакомившийся со мной уже после возвращения на Родину, разочарованно протянул:

— Подумать только, ведь вы совсем не похожи на разведчика…

— А сколько бы я проработал, будь я «похож»? — думаю, вполне резонно ответил ему я.

Но до этого дня пройдёт ещё много лет. Сейчас же весна 1956 года. Канада. Первое мое знакомство с новеньким паспортом.

Да, с таким документом можно отправляться куда угодно. Я тут же написал на условный адрес короткую, в три слова, открытку, которая должна была сообщить, что с документами всё в порядке и теперь я готов выехать в Англию. Но понимал, что ещё как следует не готов к той роли, которую должен играть. И, опустив в почтовый ящик закодированное послание, двинулся на вокзал. Взял билет до Оттавы и на другой день выехал в столицу Канады.

За два месяца мне предстояло прожить три десятка лет, отведенных Гордону Лонсдейлу на его канадскую жизнь. И я, естественно, очень торопился. Почти без отдыха колесил по стране, изучая её.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное