Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик

Оказывается, им было поручено не только предотвратить самоубийство, но и не допустить, чтобы я попробовал бежать накануне своего освобождения и возвращения домой. Бормоча что-то о том, что приказ есть приказ, старший телохранитель защёлкнул на моих руках наручники. В это время появился полковник. У «чиновной стюардессы» отвисла челюсть от изумления: он прислуживал заключённому! Служащие аэродрома также открыли рты, когда увидели, что из самолёта «для особо важных лиц» выходит штатский в наручниках. Подобного здесь не бывало.

По базе разнеслись слухи о странном событии.

У трапа меня и «горилл» ждала машина, хотя до гауптвахты было всего несколько сот метров. Возле самолёта толпились какие-то солдаты. И несколько типов в штатском.

Местные журналисты, немедленно оповещённые о происходящем (за соответствующее вознаграждение, конечно), мигом сообразили, в чём дело. Выезд Лонсдейла из тюрьмы в сопровождении полиции и прибытие загадочного «особо важного лица» в Гатов в наручниках могли означать только одно. Журналисты тут же бросились к месту, на котором два года назад советский разведчик полковник Абель был обменён на Пауэрса. Догадка была верна только наполовину. В Берлин, действительно, прилетел Лонсдейл. Но корреспонденты ошиблись насчёт места предстоящего обмена.

На гауптвахте базы не было ни души. Я шутил впоследствии, что, видимо, в связи с моим приездом была объявлена специальная амнистия. Меня поместили в одну из камер и разрешили, на этот раз одному, посетить туалет. Телохранители уже успели убедиться в том, что я не собираюсь бежать или убивать себя.

Из офицерской столовой принесли ужин, который мне показался даже более чем приличным. Пока я поглощал его, один из телохранителей находился в камере. Мне пришла в голову мысль заменить картонные ящики, в которых было упаковано моё нехитрое имущество, да сумки с молнией. Я сказал об этом «горилле». Через несколько минут тот вернулся и сообщил, что военная лавка базы уже закрыта.

— Неужели её нельзя открыть? — спросил я. — Сходите, пожалуйста, к офицеру безопасности базы и передайте мою просьбу. Заодно попросите прихватить какой-нибудь приличный транзисторный приёмник. Неизвестно, сколько дней я пробуду здесь.

Минут через двадцать появился подтянутый молодой человек с двумя чемоданами в руках. В лавке, сказал он, нет больших сумок, придётся купить чемоданы. Я согласился. В одном из чемоданов было три приёмника: я выбрал один и за всё расплатился.

Камера была набита моими книгами. Часть я ещё не прочитал. Я разыскал томик, в котором был помещён документальный рассказ о том, как происходил обмен полковника Абеля. Пролистал эти страницы.

Потом попробовал приёмник. Транзистор работал отлично. Музыка… Впервые за три года… Покрутив настройку, поймал Москву. «Последние известия». Чертовски приятно слышать родную речь! Тоже как музыка…

Разбудили меня в четыре часа утра. Телохранители были уже на ногах. Один из них предложил готовиться к отъезду.

— А как же завтрак? — спросил я.

— Неужели вы способны сейчас есть? — изумился старший телохранитель.

— Я голодал у вас больше трёх лет, — ответил я. — Дайте же мне поскорее подкрепиться…

Потом я брился, завтракал и слышал, как машины прогревали моторы и выезжали из гаража, расположенного рядом с гауптвахтой. В пять утра телохранители отвели меня к чёрному «мерседесу». Местный представитель английских спецслужб уже поджидал нас. Он уселся рядом с водителем. Как только выехали с территории авиабазы, я узнал, где мы находимся и куда едем. Занимался серый рассвет, было по-утреннему свежо и сыро. По ложбинкам стелилась дымка.

«Похоже на кино, — подумал я, — машина с контрразведчиками, сырой утренний туман… Эффектно…»

Ехали медленно, хотя на улицах никакого движения не было. Лишь одна машина то обгоняла нас, то останавливалась у обочины, пропуская вперёд. И всякий раз из неё выскакивал человек в белом плаще, который фотографировал «мерседес» и его пассажиров. Руководителю операции, сидевшему рядом с шофёром, явно не нравилась эта процедура; он прятал лицо от фотоаппарата. Он был настоящий конспиратор: не проронил ни слова, даже чтобы поздороваться, когда я и «гориллы» подошли к автомашине в Гатове. Возможно, он боялся, что я запомню его голос. Впрочем, и я тоже был недоволен нахальством неизвестного фотографа. Сперва я думал, что это сверхпронырливый фоторепортёр, пронюхавший, где будет происходить обмен. Но это мог быть и западногерманский полицейский шпик, который вёл демонстративное наблюдение за работой английских контрразведчиков.