Гордость и предубеждение

Узнай Лидия и ее мать о беседе Элизабет с отцом, негодованье их едва ли оказалось бы подвластно совокупной их говорливости. В воображеньи Лидии поездка в Брайтон представляла собою воплощенье всевозможного земного счастья. Творческий взор ее фантазии различал улицы пестрого приморского городка, забитые офицерами. Себя она видела предметом ухаживанья десятков, множеств, чьи личности покуда пребывали невыясненными. Ей виделись все роскошества лагеря; шатры, что образуют прелестное однообразье линий, набитые молодыми, веселыми, ослепительно-алыми; и в завершенье картины виделось ей, как сидит она в шатре, нежно флиртуя по меньшей мере с шестерыми офицерами разом.

Узнай она, что сестра пыталась лишить ее подобной будущности и реальности, какие чувства охватили бы Лидию? Чувства сии постигала только ее мать, коя переживала примерно то же. Лишь поездка Лидии в Брайтон унимала ее меланхолию, ибо г-жа Беннет убедилась, что супруг ее не собирается туда вовсе.

Однако они обе ничего не знали, и восторги их длились почти беспрерывно до самого отъезда Лидии.

Элизабет предстояло в последний раз свидеться с г-ном Уикэмом. По возвращеньи она часто бывала в его обществе, и переживанья поугасли, а переживанья давней склонности — и подавно. Ныне Элизабет даже различала в его мягкости, коя поначалу столь восхищала ее, жеманство и однообразье, вызывавшие неприязнь и скуку. Более того, в нынешнем его поведении она обнаружила новый источник неудовольствия, ибо его вскоре явленная склонность возобновить ухаживанья, коими отмечено было начало их знакомства, после всего произошедшего только бесила Элизабет. Будучи избранной предметом столь праздной и легкомысленной галантности, она вовсе лишилась интереса к Уикэму; и, как ни старалась отмахнуться, поневоле различала упрек себе в его уверенности, что, как бы долго и по какой бы причине вниманье его ни отсутствовало, ее тщеславье возрадуется, а привязанность упрочится, едва сие вниманье будет ей возвращено.

В последний день пребыванья полка в Меритоне он и прочие офицеры обедали в Лонгборне, и столь мало расположена была Элизабет расстаться с Уикэмом по-доброму, что, отвечая на вопросы его о том, как она проводила время в Хансфорде, помянула полковника Фицуильяма и г-на Дарси, кои три недели провели в Розингсе, и спросила, знаком ли Уикэм с полковником.

Он удивился, расстроился, встревожился, однако, во мгновенье ока опамятовавшись и вновь натянув на лицо улыбку, отвечал, что когда-то виделся с ним часто, а затем, отметив, что полковник — воплощенный джентльмен, спросил, понравился ли тот Элизабет. Она отвечала тепло. С напускным равнодушьем он вскоре прибавил:

— Сколько, вы сказали, они пробыли в Розингсе?

— Почти три недели.

— И часто вы с ним виделись?

— Да, почти каждый день.

— Его манеры немало отличаются от манер его кузена.

— Да, весьма. Но, мне кажется, при ближайшем знакомстве господин Дарси становится лучше.

— В самом деле! — вскричал Уикэм с гримасою, коя не ускользнула от вниманья Элизабет. — И позволите ли осведомиться?.. — Но, сдержавшись, произнес беззаботнее: — Что же в нем улучшилось — обхожденье? Неужто он соблаговолил разбавить свою манеру каплей любезности? Не смею и надеяться, — продолжал он тише и серьезнее, — что он стал лучше по сути.

— О нет, — отвечала Элизабет. — По сути он, пожалуй, остался почти прежним.

Пока она сие произносила, в лице Уикэма читалось, что он не знает, радоваться сим словам или заподозрить неладное. В наружности собеседницы сквозило нечто такое, что заставляло его слушать с опаскою и тревогой; Элизабет продолжала:

— Когда я говорю, что при ближайшем знакомстве он лучше, я не разумею, что улучшились его манеры или же душа, но что, если получше его узнать, характер его становится понятнее.

Ныне тревога Уикэма явила себя краскою в лице и волненьем во взоре; несколько минут он молчал, но наконец, стряхнув смущенье, вновь повернулся к Элизабет и кротчайшим манером молвил:

— Вы, кому так досконально известны чувства мои к господину Дарси, тотчас поймете, сколь искренне я рад, что ему хватает мудрости прибегнуть хотя бы к видимости добродетели. Гордыня его может сослужить хорошую службу — если не ему, то прочим, ибо она, вероятно, не дозволяет ему обходиться с ними столь же омерзительно, сколь он обошелся со мной. Я лишь опасаюсь, что предусмотрительность сия, о коей вы ведете речь, посещает его лишь в протяженьи визитов к тетке, пред чьим добрым мненьем и суждением он немало трепещет. Я знаю, что, оказываясь подле нее, он всегда бывал управляем страхом, — сие во многом следует приписать его желанью ускорить союз с юной госпожою де Бёрг, к коему, я убежден, он самозабвенно стремится.