Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Когда-то во «Франкенштейне» она описывала семью Виктора как идеальных родителей, на которых сама хотела равняться. «Как ни были они привязаны друг к другу, у них оставался еще неисчерпаемый запас любви, изливавшейся на меня, – писала она. – Нежные ласки матери, добрый взгляд и улыбки отца – таковы мои первые воспоминания. Я был их игрушкой и их божком, и еще лучше того – их ребенком, невинным и беспомощным созданием, посланным небесами, чтобы научить добру; они держали мою судьбу в своих руках, могли сделать счастливым или несчастным, смотря по тому, как они выполнят свой долг в отношении меня. При столь глубоком понимании своих обязанностей перед существом, которому они дали жизнь, при деятельной доброте, отличавшей их обоих, можно представить себе, что, хотя я в младенчестве ежечасно получал уроки терпения, милосердия и сдержанности, мной руководили так мягко, что все казалось мне удовольствием».

Теперь она уже не тешит себя надеждой стать идеальной матерью, но старается радоваться каждому дню, который проводит с ребенком, не загадывая на будущее. «Крошечный мальчик стал в три раза больше, чем был при рождении, развивается он прекрасно, плачет нечасто, а сейчас спит крепчайшим сном, усердно смежив глазки, в которых отражается его душа».

И все же она записывает в своем дневнике и такие строки, полные тревоги: «Сколько воды утекло! Что за жизнь! Сейчас мы вроде бы спокойны, но кто знает, куда ветер… Не хочу предсказывать дурное, его у нас и так было предостаточно. Приехав в Италию, я сказала себе: все хорошо, лишь бы подольше длилось, а оказалось – кончилось быстрее южных сумерек. Нынче я повторяю то же самое. Пусть длится как полярный день, – но ведь и он кончается».

* * *

В январе семейство перебирается в Пизу, летом уезжает в ее окрестности, на воды. Для Клер нашлось место гувернантки во Флоренции, и она наконец покинула сестру и шурина, изрядно уставших от ее живого и непредсказуемого темперамента. Мэри учит древнегреческий, читает Гомера, Тацита и «Эмиля» Руссо и начинает свой третий роман «Вальперга» – историческое повествование о жизни и приключениях Каструччо Кастракани, князя, правившего Лукой в XIV веке. В романе войска Каструччо штурмуют вымышленную крепость Вальпергу, которой владеет вымышленная графиня Эвтаназия, в которую Каструччо влюблен. Эвтаназия тоже неравнодушна к нему, но любовь к свободе сильнее. Когда у защитников крепости не остается надежды на победу, графиня пытается сбежать на корабле и погибает. В представлении Мэри Эвтаназия воплощала в себе черты идеального правителя, руководствующегося разумом и милосердием и превыше всего ценящего свободу своего народа. Она исповедует идеи Шелли о необходимости общественного прогресса и установления правления, основанного на любви, а не на деспотизме. В финале умирающий Каструччо предрекает: «…Вы увидите, как мир охватят всевозможные потрясения, и все перевернется вверх дном».

Роман позже был издан Уильямом Годвином, которому, несомненно, показался близким политический пафос дочери, и заслужил хорошие отзывы в прессе. Кроме того, она пишет мифологические драмы «Прозерпина» и «Мидас».

Шелли тоже много работает. Он создает поэму за поэмой, сатиру за сатирой, драму за драмой. Предыдущий, 1819 год специалисты по его творчеству называют annus mirabilis – «чудесный год», но и в следующих, 1820 и 1821 годах он лишь немного сбавляет темп, словно пытается заклясть само время.

Детские игрушки

Так как мальчиков и девочек ожидала различная судьба, их игрушки тоже должны были различаться.

Мальчики играли с мячом, катали обручи, прыгали через скакалку, играли в крикет и бадминтон. Девочкам было положено играть в кукол, в песок, иногда, если их гувернантка была прогрессивной или если это были дети крестьян, за которыми никто особенно не надзирал, им разрешалось немного побегать, но при этом они должны были постоянно помнить, что их юбки могут сбиться на сторону или задраться и тогда они будут опозорены.

В 1830 году появились панталоны для девочек, в результате чего девочки освоили скакалку, а мальчики отказались от нее, как от «девчоночьей игры».