Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Но тут помощь Мэри понадобилась ее лучшей подруге – Френсис Блуд. Френсис написала из Лиссабона, где жила с мужем. Она рассказывала, что беременна, что боится родов, и звала Мэри к себе. Мэри, угадав за строчками нешуточную тревогу, сорвалась с места. Ей предстояло проплыть тридцать суток в условиях, которые сложно назвать комфортными и безопасными. Тесные душные каюты, скверная еда, февральские штормы и угроза нападения пиратов – вот что ожидало небогатых пассажиров вроде нее. В Лиссабоне Мэри встретила бледная и испуганная Френсис, мучимая дурными предчувствиями. Они оправдались: через несколько недель Френсис умерла от родов на руках у лучшей подруги. «Могильная земля сомкнулась над моим единственным другом, другом моей юности, – писала Мэри. – Но ее ласковый голос всегда звучит со мною рядом».

* * *

Мэри снова откинулась в кресле, глубоко дыша, пережидая схватку. Когда боль отступила, она в который раз удивилась: почему ее пол называют слабым? Да, солдаты рискуют жизнью на войне, но какому-нибудь мелкому чиновнику смерть грозит разве что от перепоя или от непомерного обжорства, если он к нему склонен. А его жена что ни год «идет долиной смертной тени», и если что-то пойдет не так, ни один врач не поможет. От опасности умереть в родах не застрахована ни одна замужняя женщина – ни поденщица на поле, ни леди на пуховых перинах. Разница лишь в том, что до поденщицы и ее дитя нет никому дела, а лорда врач в случае осложнений может спросить: «Кому его светлость повелит спасать жизнь – жене или наследнику?». Если лорд выберет ребенка, то женщине разрежут живот, извлекут младенца, обрекая родильницу на смерть от горячки…

Мэри тряхнула головой. Ну что за мрачные мысли! Зачем предаваться унынию? Знающие люди говорят, что вторые роды легче первых. Они с Уильямом еще выпьют вина на свадьбе своего сына или дочери!

И усмехнулась: какая непоследовательность! Считать брак кандалами, которыми мужчина сковывает женщину, и тут же мечтать о свадьбе! Но незамужняя женщина тоже носит кандалы, в которые ее заковало общество. Если она не ведет жизнь старой девы, ее презирают, ей не подают руки, отказывают в помощи и поддержке. Страшно обречь на такое свою дочь, не зная, будет ли она достаточно сильной, чтобы утешаться осознанием собственной свободы. Страшно представить, что твой сын когда-нибудь захочет подвергнуть такому испытанию любимую женщину…

Мечты и планы

Сына или дочери… Мэри снова погрузилась в воспоминания. Она никогда не думала, что выйдет замуж, и была даже рада этому: слишком уж неприглядной выглядела судьба всех знакомых ей замужних женщин. Короткая весна любви, потом беспощадная летняя страда: дом, дети, вечное беспокойство о том, что семья будет есть завтра, попреки, а то и побои мужа, затем грустная осень ранней и безрадостной старости, недомогания, новые тревоги и в конце – смерть как избавление. Оставаясь свободной от уз брака, она по крайней мере может мыслить, учиться и творить. Правда, ее творчество родилось из необходимости зарабатывать: пока она хоронила Френсис в Португалии, школа окончательно пришла в упадок, а Мэри теперь должна была помогать еще и родителям Френсис, едва сводившим концы с концами.

Мэри Уолстонкрафт (1759–1797) – британская писательница, философ и феминистка XVIII века. Известна своим эссе «В защиту прав женщин» (1792), в котором она утверждает, что женщины не являются существами, стоящими на более низкой ступени развития по отношению к мужчинам, но кажутся такими из-за недостаточного образования.

«У женщины редко находятся достаточно серьезные занятия, способные заглушить ее чувства» (Мэри Уолстонкрафт)

Она попыталась идти традиционным путем: устроилась гувернанткой в семью леди Кингсборо и уехала в Ирландию. Но хлеб гувернантки слишком горек. Ее воспитанницы, Маргарет и Каролина, хоть и готовились к встрече новой гувернантки, как город готовится к осаде, вскоре полюбили ее за честность, уважение к их потребностям и за то, что она, в отличие от их матери, предпочитала похвалу наказаниям. Зеленые холмы с пасущимися стадами овец были очаровательны, но с хозяевами она уживалась с трудом: леди Кингсборо оказалась взбалмошной особой, любительницей выпивки и мужчин, не стесняющей себя правилами морали. Мэри писала домой: «Мне трудно убедить себя, что это не сон. Это место окутано такой торжественной глупостью, что кровь стынет в жилах». Иногда среди гостей леди Кингсборо попадались образованные и неглупые люди, для Мэри было радостью поговорить с ними, и они со своей стороны наслаждались беседой с разумной и начитанной девушкой, и вдруг… Входила леди Кингсборо, бросала Мэри несколько презрительных слов, и гости понимали, что они только что – о ужас! – говорили с гувернанткой, как с равной. Смутившись, они прерывали разговор и удалялись.