Гордость Карфагена

Дух храбрости овладел всей армией. Тем более что Ганнибал был в первых рядах. Позже многие люди заявляли, что сражались бок о бок с ним в течение дня. Когда стенобитный таран оттащили назад, он прокричал яростный клич и повел отряды к основанию стены. Солдаты видели, как он взобрался на нижнюю часть лестницы и едва успел спрыгнуть вниз, отскочив от бревна, которое упало сверху. Оно разбросало людей перед ним и за его спиной, оставив после себя раздавленные трупы и раненых с поломанными ребрами. После прыжка с высоты на обломки стены он захромал. Магон убедил его сесть на коня. Последовав совету брата, Ганнибал в сопровождении свиты подъехал обратно к стене. И там, в месиве плоти, бесстрастная рука судьбы коснулась его так, как никогда не задевала прежде.

В безумной суматохе штурма он выкрикивал приказы, конь кружился под ним, вокруг бежали люди. Вот, наверное, почему Ганнибал не заметил копья, брошенного в него с высокой башни. Он не видел пальцев, которые направили снаряд, не слышал слов, слетевших с губ того мужчины. Наконечник имел в длину четыре фута, за ним следовала прослойка из материи, смазанная смолой и уже пылавшая огнем, а далее начиналось десятифутовое древко, придававшее оружию смертоносный вес при падении. Огромное копье описало огненную дугу, сначала поднявшись в воздух, затем потеряв горизонтальную скорость и повернувшись к земле, чтобы отдаться силе притяжения. Пока оно было в воздухе, конь Ганнибала петлял, вставал на дыбы и галопировал на неболь шие расстояния. Командир мог легко оказаться в десятке ярдов от копья, и оно вонзилось бы в землю. Это обеспокоило его позже, как некое предвестие, связанное с волей богов или с планами судьбы, хотя он никогда не обсуждал эту тему с другими людьми.

Охранник из свиты запоздал с предупреждением, и его окрик остался неуслышанным. Наконечник копья пробил бедро Ганнибала, прошел через мышцы и плоть, через кожу седла, сломал два ребра жеребцу и застрял глубоко внутри, нанеся животному смертельную рану. Конь умер стоя. Ганнибал яростно заколотил ладонями по горящей смоле на древке, как будто он мог справиться с огнем незащищенной кожей. Затем командир почувствовал, что конь начал падать. Чтобы не оказаться раздавленным, он принял единственно правильное решение.

Когда скакун повалился на бок, Ганнибал склонился в другую сторону. Острые грани наконечника рассекли мышцы, задержались на миг под тонкой лентой сопротивлявшейся плоти, затем порвали ее и высвободились из ноги. Оказавшись сверху упавшего коня, командир попытался спрыгнуть с него, но из-за раны и онемения ему удалось лишь сместиться к крупу. В этот момент животное, прощаясь с миром, конвульсивно взбрыкнуло ногами и выбило воздух из Ганнибала, на миг превратив его легкие в бесполезный орган. Сила удара подняла его в воздух и перебросила через головы людей, бежавших к нему на помощь. Когда после недолгих кувырков и скольжения по земле командир замер в жалкой позе, свернувшись в комок, он понял, что уже никогда не сможет стоять перед Имилце с таким гордым достоинством, как в прошлом. Его тело уже не было идеальным. Эта мысль ошеломила Ганнибала больше, чем боль; больше, чем близость смерти, которая прошла от него в нескольких дюймах, задев наконечником копья одну его часть тела и не попав в другую.

* * *

Когда посыльный нашел его, Магон находился на дальней окраине лагеря, проверяя качество и количество бревен, недавно срубленных для осадных механизмов. Он тут же отправился в путь, проезжая через части лагеря, которые прежде никогда не осматривал: палаточные бивуаки и стоянки различных племен, где каждый народ придерживался своих обычаев и жил по собственным законам. Он проскакал мимо лачуг обозников — приземистых жилищ, сплетенных из ветвей, сложенных из глины и навоза и занавешенных шкурами. Он пронесся мимо нескольких открытых рынков, где на кольях свисали подвешенные туши животных, облепленные мухами. Земля под ними была завалена отбросами. В воздухе распространялась вонь гнилого мяса и рыбьих внутренностей. Хаотичный многонациональный быт лагеря изобиловал женщинами — поварихами, проститутками, служанками, женами и сестрами, и даже дочерьми — особенно из кельтиберийских племен, которые находились недалеко от дома. Среди них мелькали дети: те же уличные беспризорники, которые жили на улицах городов — быстрые, проворные и взрослевшие под ногами у воинов. Проходы между палатками и навесами патрулировались вездесущими бродячими собаками, с тонкими ногами и короткой шерстью, без признаков какой-либо породы. Как и детям, им как-то удавалось существовать между неумолимых жерновов войны. Порядок здесь почти отсутствовал, но каждая душа на многие мили вокруг знала имя Ганнибала Барки.