Гордость Карфагена

— Я имела в виду относительную близость. Например, ты захватишь какой-нибудь город, а мы приедем туда и будем жить в безопасной крепости, которую ты посчитаешь пригодной для нашего дома...

Ганнибал оттолкнул ее руку, взбрыкнул ногами и вскочил с постели.

— Нет! Враг вскоре узнает, что моя любимая жена поселилась в этом городе. Крепость станет целью для вероломных атак. Представь себе! Я буду бить тараном в ворота Рима, и ко мне вдруг придет сообщение, что ты находишься в опасности! Что, по-твоему, я сделаю? Вот видишь! Твоя идея абсурдна. Ты станешь моим уязвимым местом, а я не должен иметь слабостей!

— Если на город нападут враги, то я убью себя прежде, чем они...

— А если враг не позволит тебе умереть? Нет и еще раз нет! Вот мой ответ. Ты поедешь в Карфаген и заберешь с собой все, что ценно для меня. Давай не будем спорить об этом.

Имилце отвела взгляд в сторону, стараясь сдержать поток невысказанных слов. Кивнув, она встала с постели, подняла сына с пола и направилась к выходу.

— Что ты делаешь? — крикнул Ганнибал.

В ответ его жена дважды щелкнула языком. В дверном проеме появилась служанка. Она взяла ребенка на руки и быстро выскользнула вместе с ним в коридор. Имилце вернулась к мужу. Распустив волосы, она с улыбкой спросила:

— Не хочет ли мой командир второго ребенка? Если да, то не будем тратить время понапрасну.

* * *

Совет проходил в нервозной и выжидательной атмосфере. Ганнибал намеревался представить детали военного плана, и каждому из генералов предстояло узнать свою позицию в предстоящей компании. Хотя они часто собирались зимой, и многое уже было сказано в беседах с командиром, эта встреча отмечала новый этап — переходный момент или поворот от долгой подготовки к действиям. Офицеры сидели на подушках вокруг низкого стола в достаточно свободных позах.

Однако никто из мужчин не склонялся на задние и боковые пуфы, как то обычно бывало на праздничных пирах. Здесь собрались Магон и Гасдрубал, Бостар и Бомилькар, Махар-бал и Карфало, Мономах и Вандикар — важнейшие фигуры предстоявшей войны. Каждый возглавлял и представлял собой различные части армии. Ганнибал не поощрял болтовню на подобных встречах. Он требовал от генералов предельного внимания и строгого выполнения его приказов.

Ганнон, встревоженный и молчаливый как никогда прежде, сидел с краю стола. Его подушка выдавалась немного назад, поэтому двум генералам, располагавшимся рядом с ним, приходилось оборачиваться, когда они обращались к нему с какими-то вопросами. Ганнон давно боялся этой встречи. Он и теперь чувствовал страх, пульсировавший в его венах. Сжимал ли он кулаки или прикладывал открытые ладони к бедрам, его сердце по-прежнему стучало в руках — стучало, стучало, стучало. Это все больше отвлекало его. А он должен был сосредоточиться, подумать о происходящем, вытребовать роль, достойную его, или отвергнуть ту, которая ему не нравилась. Впрочем, Ганнон не знал, что будет хуже — повышение до позиции лидера, где он снова будет ошибаться в принятых решениях, или низведение до незначительной должности, которая еще раз покажет ему пренебрежение Ганнибала.

Появление летописца отвлекло Ганнона от его хаотических мыслей. Силен вошел, неся в руках письменные принадлежности и куски пергамента, на которых он записывал все, что говорил и совершал Ганнибал. Устроившись рядом с Ганноном, он приветствовал его улыбкой. В ответ Баркид едва заметно кивнул головой. Он невзлюбил грека с момента их первой встречи. Какое-то время Силен молчал, раскладывая перья на дощечке. Но затем, приготовив орудия своего труда, он осмотрел генералов и тут же подключился к беседе.

— Отлично сказано! — воскликнул он в ответ на чью-то реплику. — Это напомнило мне историю о Тите Манлии и его сыне. Кто-нибудь слышал ее?

Грек адресовал вопрос не кому-то в частности, а всем присутствующим в комнате. Его слова могли бы остаться незамеченными, если бы Бомилькар не вскинул руки вверх.

— Он снова заговорил! Наш личный историк и эксперт по Риму! Силен, будь ты столь же плодотворен в постели, как в сказках, ты давно бы уже породил свою собственную нацию.

— Возможно, ты прав, — ответил летописец, — но к счастью или на беду великие боги не одарили меня созидательным семенем. В постели я, как и любой другой мужчина, получаю удовольствие, однако вопрос деторождения для меня закрыт навсегда. Поэтому я отец лишь своих историй. А эта, поверь мне, правдивая! Она описывает характер римлян. Ты можешь найти ее познавательной.

Прежде чем Ганнон нашел слова, чтобы закрыть рот летописцу, к беседе присоединился Магон.

— Мы с нетерпением ждем твою историю, — сказал младший брат.

— Однажды консул Тит Манлий, — начал Силен, — издал приказ и повелел, что в указанный день его легиону запрещается воевать с врагом.

— С каким врагом? — спросил Гасдрубал.

— Это не важно для нашего рассказа, — ответил грек. — Как видите, приказ был достаточно ясным и легко выполнимым. Но Тит имел глухого сына...