Горе мертвого короля

Герольф вернулся только к вечеру следующего дня с горсткой своих изнуренных людей. Сам он похудел и был угрюм. Поцеловал Волчицу — ласково, но без всякой страсти. Зато Фенрира крепко обнял и не сразу отпустил.

— Как поживает мой сын?

Все еще придерживая его за плечи, Герольф чуть отстранился, чтобы хорошенько разглядеть юношу.

— Хорошо, отец, — отвечал тот. — Но мне тошно сидеть без дела. Здесь, на Большой Земле, никого и не осталось, кроме женщин и детей.

Герольф усмехнулся. Ему давно было известно, как не терпится Фенриру, как страстно он рвется в бой.

Волчица вышла: ей, конечно, горько было видеть, кому столь явно отдает предпочтение ее муж. Герольф налил в таз воды, сбросил рубашку прямо на пол и принялся умываться. Фенрир залюбовался его белым крепким телом, сплошь состоящим из мускулов и сухожилий, закаленным трудами и лишениями долгой кампании. Ему подумалось, что собственное его тело в сравнении с этим должно казаться полудетским и изнеженным. Да, пора, давно пора испытать это тело в настоящей войне, а не в военных играх.

— Мне нужна твоя помощь, — неожиданно объявил Герольф, ополаскивая лицо и плечи.

Фенрир вздрогнул.

— В чем, отец?

Герольф потянулся за полотенцем, вытерся, подошел к сыну и сел рядом. Оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос:

— Я должен кое-что тебе сказать. Кое-что довольно… не слишком приятное. Завоевание…

Он помедлил, задумавшись. Нелегко ему было сказать то, что он собирался сказать. Однако в конце концов он все-таки договорил устало:

— Завоевание… все наши усилия уходят в песок.

Поскольку Фенрир молчал, не зная, что тут можно ответить, Герольф покачал головой и, машинально продолжая обтирать уже сухие руки, повторил:

— Уходят в песок… нам никак не удается взять их треклятую столицу… конечно, это всего лишь вопрос времени, но время работает против нас, потому что… потому что солдаты падают духом… а хуже всего… об этом-то я и хотел с тобой поговорить… хуже всего дезертирство… оно подрывает боеспособность наших войск… как гибельная зараза…

— Неужели дезертиров так много, отец?

— Их все больше. Один случай влечет за собой другой.

— Но куда же дезертиры бегут? Там же ничего нет. Как им удается выжить?

— Полагаю, большинству не удается. Некоторые находят приют в отдаленных деревнях — там, на возвышенностях, куда наша армия не доходила, — эти исчезают бесследно. Ни слуху ни духу.

Он мял и скручивал полотенце.

— Пожалуй, этих дезертиров я ненавижу даже больше, чем противника. Они предатели, отступники. Они олицетворяют то, что я ненавижу больше всего.

— Какой помощи вы от меня ожидаете, отец?

Герольф помедлил с ответом.

— Я не хочу посылать тебя на осаду столицы, чтобы ты там пропадал со скуки да вшей кормил. Ты заслуживаешь лучшего, и у меня на твой счет другие планы. Ты знаешь Берга?

Как же было Фенриру не знать Берга? Он сотни раз видел этого крупного, тяжеловесного человека за столом в родительском замке. Он всегда занимал одно и то же место, в конце стола. Много ел и помалкивал. Он был одним из самых жестких офицеров в личной гвардии Герольфа, преданным ему с незапамятных времен. Оба родились в один год, даже в один месяц. Вместе росли на Малой Земле. Берг с малых лет признал Герольфа вождем. И предался ему душой и телом, всюду следуя за ним — в том числе и в изгнание. Волчица не любила его. Она говорила, что он наводит скуку и в то же время какую-то жуть. Такое сочетание ей очень не нравилось. «Что ты в нем только находишь?» — спрашивала она мужа. «То нахожу, — говорил он, — что он последний останется со мной, когда все меня предадут». Что на это ответишь?

— Знаю, — сказал Фенрир.

— Так вот, — продолжил Герольф, — я ему поручил охотиться за дезертирами — выслеживать их, ловить и карать по заслугам.

— Как их карают, отец?

Герольф помолчал.

— Расстреливают перед строем.

— Расскажите подробно, как это происходит…

— Очень быстро, в две минуты. Очень… как бы это сказать?.. оперативно… Выстраивается расстрельная команда. Выводят приговоренного. Он стоит… если ноги не держат, то на коленях. Некоторым завязывают глаза, некоторым нет — как сами выберут. На шее у приговоренного висит картонка с надписью «ДЕЗЕРТИР». Бьет барабан. Офицер командует: целься… пли! Солдаты стреляют все разом. Приговоренный падает. Его оставляют лежать еще час, чтобы все могли видеть, потом оттаскивают за ноги. Вот как это происходит. Это нужно — для примера, чтоб другим было неповадно, понимаешь? Берг считает, что надо расстреливать по дезертиру в неделю для острастки, тогда будет порядок.

— И вы с ним согласны?

— Согласен.

Последовало довольно долгое молчание. Герольф медленно потирал полотенцем шею и затылок. Фенрир наблюдал за ним.

— Но, отец, если их нет? Я имею в виду, если за неделю не поймали ни одного дезертира?

— Если дезертира нет, его всегда можно придумать…

Фенрир не сразу понял.

— Придумать?

— Да. Мне это не по душе, но Берга не смущает.

— Вы хотите сказать… что тогда расстреливают невиновного… для острастки?