Горе мертвого короля

— Отец в мастерской, — сказала она. — Пойдешь к нему туда или подождешь здесь?

— Пойду.

Заглянув в окно, он увидел, что отец в мастерской не один. Подождал за дверью, пока клиент не удалился с починенной ставней под мышкой. И только тогда вошел.

Никаких восклицаний. Только крепкое объятие, и слезы, и самые простые слова:

— Сынок…

— Папа…

— Вернулся…

— Прости…

— Не за что прощать…

— Есть за что, я вам не писал…

— Главное, вернулся, теперь все хорошо…

Бьорн оставил недоделанную работу, закрыл мастерскую, и они пошли вдвоем домой, к Сельме. Шагая по улице рядом с отцом, Алекс вспомнил давно минувший день, когда они шли вот так вдвоем и искали колдунью Брит, чтобы уговорить ее отправиться выручать Бриско…

— А как Хальфред, жив? — спросил он.

— Конечно. Можем навестить его, если хочешь. Только как войдешь, сразу надо разуться, помнишь?

— Помню.

— Лия приезжала, мать, наверно, тебе говорила, — как ни в чем не бывало продолжал Бьорн.

Алекс остолбенел: услышать это имя из уст отца здесь, на Малой Земле! Как будто два чуждых друг другу мира вдруг соединились.

— Ты знаешь Лию? Она была здесь?

— Ну да. Вскоре после войны. Тебя искала.

— Она… она не говорила, где… где она была… где она живет… там, на Континенте?

Он заикался от волнения.

— Она оставила нам адрес, но это было шесть лет назад, Алекс… шесть лет… Мы ей писали года через два — написали, что тебя пока нет. То ли письмо не дошло, то ли она переехала. Во всяком случае, ответа мы не получили.

Алекс пошатнулся и вынужден был опереться о стену. Голова у него шла кругом.

— Что-то не так? — спросил Бьорн.

— Все так, — пробормотал Алекс. — Я… она… она долго здесь пробыла?

— Нет, всего несколько дней. Она…

Чуть поколебавшись, он неловко закончил:

— …она нам очень понравилась.

Алексу потребовалось время, чтобы заново включиться в жизнь. Он привык к молчанию, одиночеству, полуголодному бродячему существованию, что не слишком вязалось с повседневным укладом Малой Земли. Больше всего его пугали встречи со старыми знакомыми и расспросы, на которые невозможно ответить. Ну как, старик, где побывал, что поделывал? Что я поделывал?

Я искал одну девушку в стране, которая в четыре тысячи раз больше всего нашего острова… я шел, шел… отбивался от волков… шел… говорил на языке, из которого ты не знаешь ни слова… украл лошадь… шел… хоронил сумасшедшего старика в ночь полнолуния… шел… миллион раз спрашивал: «Souss maa, pedyité?..» шел… ел всякую дрянь, которую трудно назвать едой… шел… в меня кидались камнями… мороз выжимал у меня слезы, и они превращались в кристаллы… шел… встречал на своем пути хороших людей… шел… А как ты поживаешь, что поделывал все это время?

Родители — те умели слушать, когда ему хотелось говорить, и не трогать его, когда он нуждался в молчании. Им он мало-помалу рассказал все, то есть почти все — то, что можно рассказать родителям. Солгал он только в одном. Это случилось однажды вечером за ужином. Сельма спросила:

— А Бриско? Ты его там не встретил?

— Нет, — без малейшего колебания ответил он. — Не встретил. Я бы вам сказал.

— Ну да, конечно, сказал бы… Что я за дура…

Больше об этом разговор не заходил. Впоследствии он иногда упрекал себя за то, что не сказал правду, но она, безусловно, была непроизносимой. Сообщить о смерти брата и то было бы легче. Случившееся с ним было хуже смерти.

Только через полгода Йоханссоны устроили праздник — в честь его возвращения, хоть прямо об этом не говорилось. Пришли все, кого он любил, начиная с Кетиля, который нисколько не изменился, несмотря на свой высокий пост. Алекс смог убедиться, что капитан говорил правду. Кетиля и впрямь уважали, более того, по-настоящему любили. Не будучи королем, он тем не менее управлял страной наподобие короля Холунда, мудро и спокойно. Королевскую библиотеку отстроили заново почти в прежнем виде. По счастью, огонь не распространился по всем галереям, и их удалось восстановить. Но Алекс пока не готов был там побывать.

Едва уселись за стол, кто-то из гостей предложил выпить за возвращение Алекса. Каждый поднял бокал и сказал что-нибудь хорошее: «С возвращением, Алекс… Добро пожаловать домой… Наконец-то ты с нами…» Все были взволнованны, многие до слез. Бьорн в кратком ответном слове поблагодарил всех от своего имени и от имени Сельмы за то, что поддерживали их все эти годы, которые он дрогнувшим голосом охарактеризовал как… трудные.

Дальше уже пошел веселый пир, и он ознаменовал окончательное возвращение Алекса в круг родных и друзей. Он заставил себя считать этот вечер вступлением в новую жизнь. Жизнь с привкусом горечи. Жизнь второго сорта, пожалуй, но все-таки жизнь… Поскольку другой не предполагалось, он решил воздать должное этой. Оставить позади потерянного брата, потерянную любовь, годы скитаний… и жить.

Проходили месяцы, и он так старательно следовал своему решению, что любой мог бы поклясться: он снова стал таким, как был. Он, как прежде, работал с отцом в его столярной мастерской, научился разговаривать, смеяться, не отказывался от буйных кутежей с Бальдром и другими старыми товарищами.