Горе победителям

– Ну… если каждое новое предложение почти не связано с предыдущим по смыслу, то письмо мог писать только абсолютно лишенный чувства стиля человек, либо… либо он находится в сложном положении и спешит изложить свои мысли, стараясь уместить как можно больше информации в минимум слов. Плюс волнение, плюс… ну ты понял.

– Да. – Я медленно прошелся по комнате, разглядывая такие знакомые вещи, которые я видел еще в то время, когда Виктор Семенович приводил меня к себе. – У вас мало что изменилось. Вот этого пуфика, вроде не было…

– Я его купил два года назад, – улыбнулся Виктор Семенович. – Ты не мог его видеть. А так ты прав. Почти ничего не изменилось. Да, наверное тебе это будет интересно… – Виктор Семенович вдруг встал и достал из шкафа альбом с фотографиями. – Вот. Здесь фотографии твоей группы.

Я взял альбом и раскрыл его. К собственному удивлению в нем я обнаружил и свою фотографию. Фотограф, снимая игры детей, заснял и меня. Я сидел на ветке дерева и смотрел куда-то в сторону. Как-то получилось, что именно эта моя задумчивая фигура на фотографии оказалась центральной. То ли фотограф специально снимал только меня, а остальные оказались лишь фоном, то ли так получилось чисто случайно. Я достал эту фотографию и стал внимательно разглядывать себя тогдашнего. Подошел к зеркалу.

– Знаете, а я все-таки изменился, – заметил я. – Не внешне, но что-то все равно есть.

– Ты стал старше, – кивнул Виктор Семенович. – Пусть это по внешнему виду и не видно, но сейчас, когда я с тобой говорю, это заметно. – Он взял из моих рук фотографию и тоже глянул на нее. – Знаешь, а эта фотография мне тоже нравится. Мне всегда нравились именно те фотографии, которые сделаны неожиданно для тех, кого снимают, без подготовки. Только тогда они действительно живые. А так… Если хочешь, можешь ее взять. Думаю, она тебе нужнее чем мне.

Я покачал головой.

– Давайте сделаем по-другому. – Я достал рацию. – Мушкетер, отсканируй изображение и сохрани его в памяти. Потом сделай распечатку.

– Давай изображение, – тут же отозвался голос Мушкетера. Виктор Семенович при виде рации вздрогнул и с интересом стал наблюдать за моими дальнейшими действиями. Я же положил фотографию на стол и неторопливо провел над ней рацию.

– Давай для точности еще раз, – попросил Мушкетер. Я выполнил пожелание и снова провел над фотографией рацию. – Все. Изображение сохранено. Сейчас я его обработаю и потом распечатаю. Конец связи.

– Конец связи, – отозвался я, убирая рацию и возвращая фотографию.

Потом мы с Виктором Семеновичем присели на диван и стали разглядывать альбом. Нельзя сказать, что эти фотографии что-то вызвали в моей душе. Слишком мало я был в интернате и почти никого не успел узнать из своей группы. Да и не интересовался я в тот момент никем. Зато сейчас Виктор Семенович этот пробел и восполнял. Тигар же уселся на кресле и принялся за изучение журналов, что лежали перед ним на журнальном столике. Нам он старался не мешать, делая вид, что его тут вообще нет.

– А теперь давай о себе, – отложил альбом Виктор Семенович. – Я ведь чувствую, что тебя что-то гнетет. Ты… ты вроде тот, но другой.

– О себе? – невесело хмыкнул я. – Что ж, вы правы. И вряд ли вы сможете гордиться своим учеником. Как я погиб, вы ведь знаете? Так что мой рассказа начнется как раз с того места, когда я очнулся в совершенно незнакомом кабинете…

Я заметил, что даже Тигар отложил журналы и внимательно слушает. Впрочем, он ведь тоже ничего этого не знал. Впервые я говорил кому-то свою полную историю ничего не утаивая. Я был полностью откровенен, как можно быть откровенным вообще. Эта была моя исповедь.

Виктор Семенович слушал внимательно. Потом машинально достал сигарету и закурил, похоже даже не заметив этого. По окончанию моего рассказа он долго молчал. Я тоже. Выложившись полностью, я просто не знал что сказать. Да и не хотелось ничего говорить. Тем более рассказ занял довольно много времени. На улице уже начало темнеть, а значит… я глянул на часы. Почти десять. Значит мы сидим почти три часа. Я посмотрел на Виктора Семеновича. Тот пыхтел своей сигаретой. Потом встал.

– Посиди, я сейчас. – Он прошел на кухню и загремел там посудой. Вскоре вернулся оттуда с тремя чашками. Принес вскипевший чайник и коробку конфет. – Вот, давайте подкрепимся. Думаю, это нам не помешает. Кажется, разговор нам предстоит долгий и серьезный. И не смотри на часы, Кирилл. Я взял несколько дней отгулов. Так что время у нас есть. Если, конечно, ты не спешишь.

Я смутился.

– Да нет. Мне некуда спешить. Я ведь и прилетел, чтобы посоветоваться…

– Вот об этом я и хочу поговорить. Кирилл-Кирилл. Я все-таки был о тебе лучшего мнения. Как ты мог ни разу не дать мне даже знать о том, что ты жив?!

– Но… я же дал…

– Дал? Это когда ты неожиданно появился в сети, выдал несколько фраз и исчез ничего не объяснив? Нет, я понимаю твое состояние, но все же. Кирилл! – вдруг с неожиданной болью воскликнул Виктор Семенович. – Я же ведь все это время считал себя виноватым в твоей смерти! Если бы я тогда не настоял на твоем походе в музей…