Горе побежденным

Стоп — это куда тебя, родимый, опять понесло в бреду. А ведь голоса стихли, пропали совсем, да и звук такой, будто дверь железную закрыли. Все просыпаться вам, батенька, нужно, а не слушать диалоги командира «Осляби» Бэра с судовыми врачами, хотя не спорю — занятно было бы такое зрелище увидеть хоть во сне, а не слушать, будто передачу по радиоприемнику. Все, просыпайся, пора принимать лекарства, а то желудок опять разболелся. И укол поставить не помешает, снять боль хоть немного и впасть в спасительное забытье. Уй-ю!»

Лежащее на койке тело контр-адмирала Фелькерзама дернулось, руки согнулись и ладони прижались к животу. От нахлынувшей свирепой боли старика немного скрючило, он надрывно застонал, и рывком уселся на кровати, открыв белесые глаза с широкими зрачками, поддернутые пленкой из вытекающих от невыносимого страдания слез.

— Не понял, что за хрень?! Сон продолжается?!

Старик медленно обвел взглядом небольшое помещение, скромно обставленное — койка, стол, два кресла, шкаф и поставец. В углу раковина с бачком и краном — умывальник, рядом висит полотенце. К койке придвинут низкий походный столик, заставленный всяческими баночками и пакетиками, еще пара чашек, и в крепеже бутылка с какой-то мутной жидкостью, вроде как настой из трав. И вонь порядочная, какой одиночные комнатенки в хосписах пропитаны, там, где умирают старые люди. Два задраенных иллюминатора, с брызгами на толстых стеклах — они, вместе с дрожанием переборок от работы машин, и небольшой качкой, говорили о том, что он сейчас находится на корабле в морском плавании.

«Ни хрена себе как все натурально обставлено, даже лампочка в доисторическом плафоне, да еще с сеткой. Явно я на корабле, в походе — интересно каком?! И какой сейчас ход при этой качке?!»

— Три балла не качка, ход восемь узлов, а это мой «Ослябя»!

От произнесенных хриплых слов старик испугался, глаза расширились, и он машинально задрал подбородок с куцей бородкой. Ладонь машинально прикрыла рот, будто с языка сорвались не сказанные им самим слова. Однако на подушку старик не упал, наоборот, с кряхтением скинул ноги в кальсонах на коврик, что прикрывал дощатый настил.

«Это не я сказал, бог ты мой! И не мой голос! И слова не мои — будто-то кто-то поправил, объяснил со стороны. Да нет — мысли чужие в голове колобродят! Причем на немецком языке, который еще со школьных времен с трудом понимаю через пень колоду. Бог ты мой, я эти слова хорошо знаю! Надо подняться и посмотреть — кто я?!»

Старик с трудом встал на ноги и сделал несколько шагов, уцепившись за столешницу. Побрел, задыхаясь к умывальнику — там, на переборке был заметен серебристый овал небольшого зеркала.

— Майн готт!

Старик долго вглядывался в свое собственное отражение так, словно глазам не веря. Затем поднял ладони, растопырив худые пальцы в стороны — на безымянном пальце деснице было тонкое обручальное кольцо, тускло светившиеся желтизной золота.

— Дмитрий Густавович фон Фелькерзам, контр-адмирал Российского императорского флота, потомок древнего баронского рода… И я не шизофреник, это действительно так! Уй-ю…

Старик скривился от боли, согнулся, держа ладони прижатыми к животу. Через минуту болезненный приступ окончился — на лбу выступила испарина, которую он вытер рукавом нательной рубахи.

Все стало на свои места!

«Пока у меня только одно объяснение — разум умирающего в 21-м веке человека по неисповедимым путям судьбы переместился на сто с лишним лет в прошлое, и слился с разумом отходившего в мир иной адмирала Фелькерзама. Или моя и его душа…

А может все вместе!»

Старик повернулся на скрежет двери — в салон ввалился матрос, держащий в руках парадный адмиральский мундир с эполетами. Зрелых лет мужик, небольшого роста, но крепкий, на литых плечах погоны старшего квартирмейстера. Память уже дала соответствующий комментарий — ординарец со времен командования Фелькерзамом учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота. Его он и взял в поход через три океана — большей искренней заботы он за эти долгие месяцы не видел.