Горе побеждённым

                                                  Уважаемый Вильям Яковлевич!

 Как и обещал, довожу до вашего сведения сообщение, полученное от одного сведущего лица  в отношении дела, о котором мы с вами беседовали при нашей последней встрече. На известного бандита – Федю Рыжика, вышел человек с предложением ограбить богатый дом с наводкой. Доля нанимателя – «Чёрное сердце». Больше - ничего не знаю. Это письмо уничтожьте - еврею тоже жить хочется.

                                                                                                   С уважением, Гольдштейн.

 - Дела-а… - протянул Канделябров.

 Он только что пришёл со «службы» из клуба.

 - А, здравствуй, Спиридон Кондратьич. Ты объявился вовремя,  – сказал ему Собакин, разрывая на части  письмо ювелира. - На, сожги на кухне, - и добавил: - Нам, с Ипатовым, предстоит размяться - поедем на Хитровку. Надо же ему познакомиться с низами общества, а то он разнежился среди чистой публики. Мы вам не говорили, Александр Прохорович, о наших связях с криминальным миром, нет?  Значит, причины не было. Теперь узнаете.

 - Не советую, Вилим Яковлевич, – насупился Канделябров. – Ипатов у нас - птица необстрелянная. Там действительно опасно, да и себя подставите.

 - Надо же ему когда-нибудь и обстреляться! – отрезал Собакин. – Решено.

 - Ну, не знаю, давайте его шлындрой, что-ли, или девахой нарядим, – с сомнением протянул Спиридон.

 -Это кто ж, такие? – насторожился Ипатов.

 - Шлындра - проститутка. Деваха - подружка вора, – с видимым удовольствием ответил Канделябров.

 - А почему нельзя мужчиной, Спиридон Кондратьич? – возмутился молодой человек.

 - Порежут. А так, может, жив останешься.

 - Не пугай его, Спиридон, – покачал головой Собакин. - Это он шутит, не бойтесь. Конечно, всякое бывает, но ведь вы идёте не один, а со мной.

 Ипатов старался не показать своего ужаса, но по выражению лица Канделяброва понял, что дело затевается нешуточное.

 Тем временем, начальник обошёл его кругом и, прищурив глаз, сказал Спиридону:

 - Ты прав, надо сделать его моей  девахой.                               

 Отец Меркурий вытаращил глаза. Он, конечно, не первый год знал племянника, и многое повидал у него в доме, но сборы к уголовникам видел впервые, а потому с любопытством отправился со всей сыскной командой в маскарадную, где началось преображение  племянника в заезжего вора, а Ипатова - в его зазнобу.

 Через какой-нибудь час младший Собакин порыжел головой и бровями, у него припухли и покраснели глаза, у рта появились глубокие морщины, руки, шея и лицо приобрели нездоровый землистый оттенок, а под ногтями появилась траурная кайма. Сыщик оделся с претензией на воровской шик в виде дорогой пёстрой жилетки и хромовых сапог. Все превращения Вильям Яковлевич произвёл над собой сам. А вот Ипатов был полностью произведением рук Спиридона. Тот иногда отбегал от молодого человека, с прищуром оглядывал его и опять бросался наводить «красоту» на будущую мамзель. Отец Меркурий неодобрительно качал головой. Сначала Канделябров  чисто выбрил мо;лодца, нарисовал ему лицо, напудрил и надел кудлатый парик.

 - Ну, у тебя и портрет! – радовался он. – Первый класс! Ни одной определённой  линии, ни одного яркого цвета. Рисуй, что хочешь.

 На такие оскорбительные речи Ипатов не отвечал, а только мотал головой и ойкал, когда Канделябров выщипывал ему в тонкую ниточку его белёсые брови и сурьмил их дочерна.   Накрасив ему губы, Канделябров не удержался и в творческом порыве влепил молодому человеку кокетливую родинку на левую щёку.

 - Ты не очень-то  усердствуй, Айвазовский, – осадил его Собакин. – Нам из него завлекалку делать ни к чему.

 - Тогда давайте выбьем у него все зубы, – предложил в ответ Канделябров.

 - Все не все, а парочку убери, – согласился Вильям Яковлевич. – И руками его займись.

 После Спиридоновых трудов у бедного Александра Прохоровича появился отвратительный зубной провал, руки, от втирания какой-то дряни, посерели и загрубели, под ногтями появилась грязь, а на пальце грошовое колечко со стеклянным камушком.

 - Раздевайся, – скомандовал «Айвазовский», - буду тебе делать формы.

 На него надели лиф с ватными грудями и панталоны с вшитыми сзади тряпичными округлостями. Потом нарядили в синее саржевое платье в горошек и зелёный плюшевый жакет.

 - Не в талию, – покачал головой Спиридон. – Скинь-ка, я тебе мигом жакетик на машинке  обужу.

 И бросился к «Зингеру».

 Когда Канделябров подтолкнул  Ипатова к большому зеркалу, он себя не узнал. Это была  разбитная, повидавшая виды девица, постарше самого Александра Прохоровича, в вытертой фетровой шляпке и неприлично короткой юбке, которая открывала щиколотки в грязных чулках и стоптанных башмаках.

 Открыв щербатый рот, мамзель возмутилась:

 - Спиридон Кондратьич, чтой-то платье у меня такое короткое?