Горечь

Я не знала цветов от рожденья —
Только серый застлал всё подряд.
Но наметилось вдруг расхожденье
В разговорах соседских ребят.

Они часто и шумно галдели,

И старались кого-то задеть,
Как вороны. И очень хотели,
Но никак не умели взлететь.

И однажды, руками махая

В доказательство матерных слов,
Заявили, что я выпадаю
Из скопленья их чёрных голов.

И тогда начались эти муки,

Пронеслась дворовая гроза —
У меня слишком белые руки
И почти голубые глаза.

Двор, как стая, затих изумлённо,

В нём внезапно возник непокой,
И считалась я белой вороной,
Потому что была «не такой».

…Как болезнь, я себя отболела,

 Вникнув в странную эту печать.
 А потом поднялась неумело,
 Чтобы сверху цвета различать.

Незавидная, странная участь

В чёрно-белых контрастах вокруг…
Я в себе воспитала живучесть
И взлетела при помощи рук.

А когда удалось, в самом деле,

На крыло опереться – хоть раз!
Мне навстречу уже не галдели,
Не сводя настороженных глаз.

Но потом, спохватившись, твердили

В ожидании новых причуд,
Что мои непонятные крылья
Непременно меня подведут.

Затихали, и снова галдели,

Пока я растворялась вдали…
Возвращалась… Они, в самом деле,
Одного пережить не могли:

Только тем, что свободно летаю,

В долгожданный и памятный час,
Я сразила их дикую стаю
С вековыми угольями глаз.

…Ветер странствует птицей бессонной,

 А подушка пером холодит…
 Как прекрасно быть белой вороной!
 Кто попробует – тот подтвердит.

Тайна

МОЕЙ НЯНЕ МАРИНЕ ФИЛАТЬЕВНЕ