Горечь прежних пыток

К чащам кровожадным,
к непроглядным безднам,
 где морозит ужас
холодом железным,

К лицам — небылицам
с тайною печаткой,
с нежною зверьчаткой,
с глазом — душелазом,

К речи с подоплекой,
с ямою глубокой,
духовой и струнной,
солнечной и лунной,

К выси ненасытной,
к низи беззащитной,
к гибели бессмертной,
к истине сокрытной —

Вожделело Нечто
в мрачном просветленье.
Им написан «Ворон»
в этом вожделенье.

      II

Взломали дверь. Убили топором.
Содрали обручальное кольцо.
Нашли рубля четыре серебром
и в колыбели спящее лицо.

Премерзок был хозяйкин гардероб,
бог знает, в чем ее положат в гроб.
Жила на инженерные гроши.
Зато на полках книги хороши.

Бальзака взяли, Лондона, Дюма,
переступили труп и вышли вон.
На улице мело, была зима.
Но подошли трамваи с двух сторон.

Разъехались. По молодости лет
могли попасть в колонию.
      На след
не удалось напасть. Закрыто дело.
Зарыто тело. Так судьба хотела.
Есть безысходность. Плавает она
свободным ужасом
над миром гнезд, скворешен...
На этом чувстве гений весь замешан
Эдгара По. И мрачные тона —
не бред ночной, не мистика, не мнимость,
не тривиальная приманка для глупцов,
а хорошо запрятанных концов
...неуязвимость...

      III

Глаза горят, он бродит по лесам,
пророческим он внемлет голосам
корней, ветвей и чернокрылых птиц...
Посредственность жестока к чудесам
и обожает респектабельных тупиц.

Когда он трезв и голоден, как волк,
а плащ дыряв и грязен блузы шелк,
ему кричат: «Ты — пьяный попрошайка!
И медяка ему не верит в долг
упитанной посредственности шайка.

Откуда же лавровые венки?
И чьи воспоминанья, дневники
нам воскрешают образ из обломков?
Посредственность в свободные деньки
записывает сплетни, пустяки
и пару анекдотов для потомков.

Памяти Андрея Тарковского

         I

Ностальгия по умершим от ностальгии,
по тарковской погоде, по хлябям разверстым
     над пожарами —
     ярче горим под водой! —
это — русское время, мои дорогие,
это — русское действо и русское место,
русский дух, испытуемый русской бедой.
Ностальгия по умершим от ностальгии,
по тарковской свече, возжигаемой столько,
      сколько раз угасаема...
      Хлещет потоп —
только Ной это знает, мои дорогие,
он — ковчег, и ему одиноко, и горько,
а голубку не шлют... и не хочется в гроб.
Ностальгия по умершим от ностальгии,
по тарковской тоске на московском бульваре,
     ностальгия по у-у-у-у!
     ностальгия по а-а-а-а!
по беззвучному стону, мои дорогие,
когда он выплывал, а его убивали,
и по зеркалу кровь ностальгии текла.

     II

Горе стало воском,
воском для свечи,
прикипело к доскам
и горит в ночи,
ореол священный —
над его столбом,
бьется тень о стены —
лбом, лбом, лбом!..

    III