Горечь сердца (сборник)

Антип головой покачал, – мол, дурак ты, дурак. Щёлкнул кнутом. Крепкий мерин пошёл рысью. Отчётливо слышались удары копыт о землю. Ульяна отстала. Закоченела столбом посреди дороги, вслед хвосту дорожной пыли.

…В гимнастёрке и шароварах защитного цвета, в фуражке с кожаным лакированным козырьком Фёдор казался себе бывалым воякой. Усов вот не хватало, – лихих, закрученных кверху. И Фёдор всё поглаживал указательным пальцем верхнюю губу, словно усы поправлял.

Перед выстроенными новобранцами выступил высокий бодрый старик с седой бородой, генерал от инфантерии С… Кидал пафосные слова:

– Отечество в опасности. Настал час для каждого из нас доказать свою готовность принести в жертву Родине самое дорогое – жизнь. За Веру, Царя и Отечество!

Бодрым шагом, отбивая пятки о брусчатку мостовой, прошли от казарм к вокзалу. На перроне огромная толпа. Отслужили молебен. Восторженные, экзальтированные женщины засыпали солдатиков цветами, задарили шоколадом, благословляли. Крестики на шею вешали, образки с надписью «Спаси и сохрани».

Расторопно грузились в вагоны. С возгласами: «Эй, взяли, разом взяли!» вкатывали в вагоны тяжёлые фуры.

Бросив вперёд свой вещевой мешок, полез и Фёдор в вагон. На полу теплушки, свесив за порог ноги, сидел невысокий худой солдат с мягким крестьянским лицом, рыжеватой бородой и крепкими корявыми руками. Увидев Фёдора, подвинулся, ногой мотнул.

– Залезай, милок, – сказал глухим неспешным голосом.

Отъехали под громкие крики «Ура» и радостные взмахи белых платочков. Постукивали колёса, вагон дрожал, плавно качался на сторону, подпрыгивал на стыках рельс. В небо взметались клубы дыма. В открытые двери вагона несло паровозную сажу. В теплушке сорок человек. Всё больше «запасники»– широкие кряжистые бородачи. Тяжёлый дух казармы – дым цигарок, запах немытого тела, яловых сапог. Взрывы хохота. Звон балалайки. Визг гармони. Песни, разговоры. И всё только о фронте.

– Всеми силами постараемся, живота своего не пожалеем.

– Пусть знает немчура, что такое русские, нашего Царя-батюшки воины.

– Расшибём!

– Одолеем!

– Держись теперь, супостат!

Мимо летели леса, перемежающиеся с лугами, печальные осенние пустые поля. Города и городишки. На станциях находили самогон. Возвращались в вагон вдрызг пьяные, развинченные.

Чем дальше состав шёл на запад, тем задумчивей становился Фёдор. Всё будило тревожные мысли. Порой ночами он совсем не спал. Слушал тишину, смотрел, словно в первый раз, на заглядывающие в вагон мерцающие звёзды. На станциях слушал рассказы раненых:

– Наша батарея раз стрельнёт и замолчит. А он всё шрапнелью кроет.

– Загнали в яму, стреляй, говорят, тута неприятель. А какой он мне неприятель – он что, у меня жену отбил?

– Николай с Вильгельмом поругались, а мы виноваты стали.

Война оборачивалась своей страшной стороной – жестокостью и несправедливостью. Под стук колёс обрывался прежний период жизни.

Выгрузились на станции. Белые мазанки с соломенными крышами. Высокие прямые тополя. Огромные массивы сосен. Над пологими осенними ржаво-бурыми холмами вился туман. Разгуливал ветер, крутил листья.

Первый переход был утомителен чрезвычайно. Шли и шли по бесконечным дорогам Галиции. Усталые, озябшие, порой голодные, без куска хлеба, шли всё дальше на запад. Лил мелкий противный холодный дождь. Ноги по щиколотку увязали в липкой грязи. Шли безостановочно, делая по сорок вёрст в день. Надрываясь, тащили на себе выкладку. По сторонам дороги валялись трупы замученных лошадей, обломки повозок. А навстречу брели беженцы – растерянные, усталые, грязные, скорбные. Тянули повозки с жалким барахлом.

В шестом часу вечера перешли границу. Мелькнул перед глазами пёстрый пограничный столб с двуглавым русским орлом. Все сняли шапки и перекрестились.

В районе развёртывания, смертельно измученные, рыли тугую холодную землю. Отводили усталую душу ежеминутно поминая мать. Чуть прислонясь к стене окопа, тут же, сидя, впадали в беспокойную дрёму.

Начались беспросветно тяжёлые дни нудного окопного сидения. В окопах было мерзко. Тесная мокрая дыра. Ноги мёрзли в сырой соломе. Порой дождь заливал окоп почти по пояс. Воду вычерпывали котелками.

В принципе человек всегда одинок. Внутри него недоступные, да и ненужные другим мысли, чувства, эмоции, страдания, боль. «Своя рубашка ближе к телу», – подводит черту под этой мыслью народная мудрость. И всё же такого мужского братства, такой искренней привязанности, какая бывает на войне, в обычной жизни и не встретишь. Война, опасность, смерть рождали сердечное сочувствие другому. Воевать и быть одному – невозможно.

Фёдор сдружился – не сдружился, а как то прилепился сердцем к Ивану Морозову, тому рыжебородому мужичку, что болтал ногой в день погрузки. Был Иван годами постарше Фёдора. Оставил в деревне жену с тремя ребятишками. Была в этом солдате исконно русская устойчивость, неторопливость, уверенность, многострадальность и безропотность. Никогда не затевал ссор, никогда ни над кем не смеялся.