Горечь войны

Большинство членов кабинета (не говоря уже о парламенте) долго оставалось в неведении относительно переговоров с французами. Постоянный заместитель министра иностранных дел Томас Сандерсон объяснил Камбону, что мысль о военных обязательствах перед Францией “вызвала разногласия” – “правительство сразу же отвергнет что-либо более конкретное”. В неведении оставался даже премьер-министр Кэмпбелл-Баннерман. Узнав об идущих консультациях, он немедленно выразил озабоченность тем, что “этим совместным приготовлениям… придают значение, почти равное заключению соглашения”. Поэтому Холдейну пришлось “дать понять” начальнику Генштаба Невиллу Литтлтону, что “мы ни в коем случае не связаны тем фактом, что вошли в сношения” ¹²¹. МИД в 1908 году занял однозначную позицию: “Если Германия придет в состояние войны с Францией, решение о вооруженном вмешательстве Великобритании будет принимать кабинет министров” ¹²². В марте 1909 года Чарльз Гардинг, выступая на заседании подкомитета Комитета обороны империи, подчеркнул:

Мы не давали [французам] никаких заверений в том, что окажем помощь на суше, и… единственное, что может питать надежды французов на военную помощь, это полуофициальные переговоры между французским военным атташе и нашим Генштабом.

В связи с этим подкомитет постановил, что “в случае нападения Германии на Францию целесообразность отправки войск за границу или использование лишь военно-морских сил явится политическим вопросом, решить который предстоит, когда он возникнет, действующему правительству” ¹³³. Асквит это подчеркнул, назвав Комитет обороны империи “сугубо совещательным органом” и напомнив, что правительство “ни в коей мере не связано решениями” комитета ¹²⁴. Грею приходилось исключительно осторожно отвечать на вопрос о сути обязательств перед Францией, избегая

слов, которые намекали бы на существование все эти годы тайного обязательства, неизвестного парламенту, обязывающего нас вступить в европейскую войну. Отвечая, я тщательно подобрал слова, чтобы донести следующую мысль: обязательство [перед Францией] 1904 года не может [приписка на полях: при определенных обстоятельствах] оставаться в силе и повлечь последствия большие, нежели дословно перечисленные ¹²⁵.

Отказ от твердого обязательства вмешаться в конфликт на континенте звучал тем чаще, чем поступки Грея вызывали подозрение у радикальной прессы и коллег по партии. Редактор журнала Economist Ф. Р. Херст накануне речи (1911) Ллойд Джорджа в Мэншн-Хаусе предугадал на страницах Guardian дипломатическое фиаско. Он назвал “экстравагантным” воображаемый поступок английского министра, который “просит миллионы наивных соотечественников отдать свои жизни за грызню на континенте, о которой они ничего не знают и которая ничуть их не заботит”. Журнал Nation обвинил Грея в том, что он ведет страну “к участию в распре… за чуждые Англии интересы” и подвергает ее “шантажу со стороны стран-союзниц” ¹²⁶. Вскоре подобные заявления прозвучали от либерального “заднескамеечного” Комитета по международным делам, учрежденного в ноябре 1911 года Артуром Понсонби и Ноэлем Бакстоном ¹²⁷. В январе 1912 года члены Либеральной ассоциации Йорка (парламентская организация Арнольда Раунтри) в послании Грею выразили надежду на то, что “британское правительство сделает все для установления дружеских и сердечных отношений между” Англией и Германией, а также осудили “агрессивные и неправомерные действия России в Персии” ¹²⁸.