Горение. Книга 2

Министру Шутте.

Господин министр!

Г-н Кжечковский, — после того, как мои друзья проинформировали его о вероятиях, — позвонил мне, и мы встретились вчера вечером в 21.30.

Г-н Кжечковский (подлинное его имя Феликс, фамилия Дзержинский, польский барон, перешедший на сторону революционеров, разыскивается полицией, причислен к разряду «особо опасных преступников» Империи) вручил мне копию допроса полковника полиции г-на Игоря В. Попова, пояснив, что текст написан г-ном Поповым собственноручно. В случае возникновения сомнений в подлинности документа, г-н Кжечковский-Дзержинский обещал предоставить в распоряжение графологических экспертов Королевского Суда письма того же г-на Попова к его жертве, актрисе, г-же Микульской.

Г-н Кжечковский-Дзержинский также ознакомил меня с показаниями бывшего ротмистра тайной полиции г-на Андрея Е. Турчанинова о преступной деятельности гг. Попова и Глазова, однако вручить копию документа в настоящий момент отказался, сказав, что «те газеты, коим мы передали исключительные права на публикацию — в случае надобности — всех материалов, по делу г-на Попова, могут расторгнуть договор, а это ослабит силу нашего удара против деспотов, нарушающих даже те малые свободы, которые были получены народом после высочайшего манифеста. Собранные нами материалы, — заключил г-н Кжечковский-Дзержинский, — позволяют сделать вывод, что лица, подобные гг. Глазову и Попову, не просто садисты и насильники, но правонарушители, ибо они постоянно преступали тот закон, который был распубликован правительством осенью 1905 года, обещавший амнистию и гласность».

Мне представляется возможным считать, что распубликование в социалистической прессе Европы разоблачительных материалов г-на Кжечковского-Дзержинского — если они подлинны — нанесет весьма ощутимый урон престижу монархической власти в России.

Искренне Ваш

Хинтце, полицмейстер Стокгольма.

(Приложение — 3 стр.; перевод с польского.)

«По приговору специальной комиссии народной милиции полковник охранного отделения г. Варшавы Попов И. В. был захвачен членами боевой группы в тот момент, когда он выходил из дома, направляясь в Цитадель для участия в казни товарища Яна Баха, рабочего-сапожника, примкнувшего к СДКПиЛ летом 1905 года, незаконно арестованного вместе с Микульской по спровоцированному обвинению в анархо-террористической деятельности.

В тот же час был похищен из своей квартиры поручик охранки Конюшев Павел Робертович, известный своим садизмом и глумлением над арестованными.

Операция же по захвату ротмистра Сушкова не смогла быть осуществлена, ибо последний оказал сопротивление, застрелил члена боевой группы Спышальского и выскочил на улицу, патрулируемую казачьим эскадроном.

Допросы обоих захваченных палачей проводились в двух разных помещениях, одновременно. Ни один из них не знал об аресте другого и не предполагал возможности очной ставки.

Показания от Попова и Конюшева отбирались собственноручные, дабы народная милиция могла располагать документами, объясняющими горькую необходимость партизанской борьбы против насильников и садистов, попирающих даже те нормы закона, которые вырваны у царской камарильи годами борьбы и ценою десятков тысяч жизней наших товарищей-революционеров.

Члены Специальной комиссии народной милиции по расследованию преступлений царской охранки

Вацлав

Данута

Ежи.

Протокол допроса полковника охранки Попова И. В.

Вопрос. — Готовы ли вы отвечать на вопросы специальной комиссии народной милиции?

Ответ. — Да. Я рассчитываю, что мое чистосердечное и полное признание, раскаяние и готовность тайно служить вам — достаточная гарантия наших отношений на будущее.

Вопрос. — Вы знаете, кого мы представляем?

Ответ. — Да. Вы — люди СДКПиЛ.

Вопрос. — И вы готовы нам тайно служить?

Ответ. — Да. Верою и правдой.

Вопрос. — Тем не менее мы не даем вам никаких гарантий на будущее и требуем однозначного ответа: готовы ли вы открыть нам всю правду?

Ответ. — Да.

Вопрос. — На основании какого закона вы отдали приказ на арест актрисы Стефании Микульской?

Ответ. — Я не отдавал такого приказа. Я же любил ее. Мы с ней любили друг друга. Как же я мог отдать приказ на ее арест?

Вопрос. — Кто приказал арестовать ее?

Ответ. — Ротмистр Сушков.

Вопрос. — Изволите ли объяснить обстоятельства ее гибели?

Ответ. — Обстоятельства гибели моей дорогой и любимой подруги мне неизвестны. Когда я находился на квартире актера Ероховского...

Вопрос. — Почему вы находились у Ероховского?

Ответ. — Он был моим агентом.

Вопрос. — Он знал об аресте Микульской?

Ответ. — Я не говорил с ним на эту тему... Я беседовал с ним по другим вопросам, а засим отправился обратно в охрану. В мое отсутствие Стефочка была схвачена и отдана в рука нервнобольного Конюшева Павла Робертовича. Войдя в его кабинет, я увидел мою ненаглядную мертвой: она выбросилась из окна, не выдержав издевательств со стороны Конюшева.

Вопрос. — Кто отдал приказ перевезти покойную к ней на квартиру и инсценировать убийство, дабы возложить ответственность за это злодеяние на СДКПиЛ?

Ответ. — Со мной случился припадок, и я больше ничего не помнил. С того именно дня у меня началось нервное недомогание.

Вопрос. — Однако это недомогание не помешало вам застрелить в подъезде нашего товарища, пришедшего к вам на разговор.

Ответ. — Ваш товарищ был убит патрулем, а не мною.

Вопрос. — Вы написали вначале, что готовы дать чистосердечные показания. Отчего же вы постоянно лжете?

Ответ. — Я показываю истинную правду. Все те пытки и расстрелы, которые имели место в Варшаве, проводились по указаниям из Санкт-Петербурга. Я был лишь передаточной инстанцией.

Вопрос. — Кто именно отдавал приказы на пытки и расстреляния?

Ответ. — Господа Дурново, Вуич, Глазов...

Вопрос. — Однако вы исполняли приказы и расстреливали людей, заведомо невиновных?

Ответ. — Никогда. Это делали Сушков, Пружаньский и Конюшев.

Вопрос. — Вы знаете почерки ваших сослуживцев?

Ответ. — А что?

Вопрос. — Извольте отвечать однозначно: знаете ли вы почерки ваших сослуживцев и можете ли отличать их?

Ответ. — Да.

Вопрос. — Желаете ознакомиться с показаниями Конюшева?

Ответ. — Его почерк мне неизвестен».

В помещение был введен Конюшев Павел Робертович. Увидав Конюшева, полковник Попов упал на колени, пытался целовать ноги члена специальной комиссии Ежи, потом с ним началась «медвежья болезнь». Когда же Конюшев написал свои показания в присутствии Попова о том, что тот насиловал Микульску в кабинете, и подробно описал пытки, которым Микульска была подвергнута, «но не мною, а Сушковым», Попов впал в прострацию.

Приговор над Конюшевым исполнением задержан, ибо он пишет подробные показания о методах работы охранки, о системе пыток, о вербовках и провокаторах, известных ему.

Члены комиссии

Вацлав

Данута

Ежи».