Горение. Книга 4

Муравьев потер лицо ладонями, откинулся к стене, прошептал:

– Ты что ж, на террор зовешь, Владик?

– Не я. Ты, Бизюк. Не я про жертву «ха-ха-ха», не я про нее начал…

– Давай адрес, я – возьму!

– Бизюк, да ты – чего? – испугался Кирич. – Уж и пошутить нельзя!

– А – нельзя! Так – нельзя! Ты мою боль не шевели, она только поверху тлеет, а внутри жар, обожжет, волоса и брови выгорят, глаза лопнут!

Муравьев ощутил сладостную обиду, поднялся, пошел вон; Кирича, который побежал за ним следом, оттолкнул, погрозившись стукнуть, если не оставит добром; в каморке своей заперся, дверь не отворял, сколько друг его ни стучался.

Утром поднялся, не очень-то помня, как кончился вчерашний день, но по тому, как было тоскливо, понял, что давеча было худо.

Киричу обрадовался.

Тот был хмур и бледен, сказал:

– Ну, едем.

– Куда?

– На кудыкину гору.

Привез в лес; всю дорогу молчал; когда зашли в чашу, достал из кармана браунинг, протянул Муравьеву:

– Покажи, как ты готов на жертву!

– Это про что? – Муравьев побелел лицом, попятился даже.

– А про то! Вчера клялся, что во имя жертвы искупляющей на все готов! И на то, чтоб банковские деньги в больничные койки обратить, а когда я сказал «ха-ха», обругал меня и унизил! Так вот и покажи: готов или нет? Банк брать – не девку за титьку дернуть, тут рука нужна, не пальцы.

Муравьев взял браунинг и навскидку засадил все пять пуль в березу, что росла в двадцати шагах. Пуля в пулю, по шляпку, одно слово – стрелок!

«Как важно думать впрок, даже о сущеих мелочах»

Николай Николаевич Кулябко, шеф киевской секретной службы, родственник Спиридовича по жене, был посвящен в дело, когда начальник личной охраны царя навестил его, чтобы проинформировать о предстоящем визите государя; это, понятно, была официальная версия его командировки в «матерь городов русских».

Истинная причина стала понятна Кулябко, когда Спиридович – во время лодочной прогулки – сказал:

– Милый Коля, дело, которое ты должен начать подготовкою, – уникально. Таких не было еще… Впрочем, кое-что любопытное было: Петр Иванович Рачковский смог помочь эсерам в устранении Плеве… Кто-то из охраны подтолкнул эсеров на устранение великого князя Сергея Александровича – тот забрал слишком большую силу в первопрестольной, вошел в зенит, слепило… Но премьера у нас еще не убирали, Коля… А если мы сможем убрать диктатора, замахнувшегося на державные права государя, тогда нас будет ждать такая жизнь, которая и не снилась тебе… Так что срочно подыщи человека, который устранит Столыпина… Продумай, кто это может сделать, где и как… Продумай также завершающий акт: тот человек должен сделать свое, а я – мое. Я обязан самолично этого человека пристрелить или же зарезать – обязательно на глазах государя.

Кулябко даже весла бросил, изумился.

– Ты греби, Коля, греби, – попросил Спиридович. – Ты – свой, я говорю с тобою без игры, все карты на столе крапленых нет, спаси бог, что не так – оба проиграем. А я этого не хочу. Ты, полагаю, тоже.

– Но это же… Это…

– Что «это»? – поморщился Спиридович. – После дела Асланова ты живешь под секирой, Коля. Я вывел тебя из-под удара, да надолго ли? Если Столыпин и дальше останется у власти, я ничего не смогу сделать для тебя, неужто не понятно?