Горение (полностью)

Рачковский после этого стал главою всей русской зарубежной агентуры, вошел в близкие отношения с французскими министрами Делькассе и Константом, подружился с президентом Эмилем Лубе; вместе со своею женою, очаровательной француженкой Ксенией Шерле, отправился в Рим, был принят папой Львом XIII; начал из Ватикана борьбу против польских оппозиционеров, замахнулся на масонов, которые-де отправили в Петербург п р о в и д ц а Филиппа; Филипп в л е з к государю, а особенно к государыне; Александра Федоровна, не в силах изжить въевшуюся в плоть и кровь немецкую авторитарность, слепо следовала советам того, в кого поверила, особенно если человек этот знал заговоры от дурных глаз и черных сил; была высказана августейшая жалоба министру внутренних дел Плеве; тот вызвал Рачковского в Россию и уволил со службы неблагодарность власть предержащих границ не знает, палят по своим, только дробь сыплется...

Рачковский уехал в Варшаву, поселился там по-над Вислою, редко наезжал в северную столицу, но связей с Западом не прерывал.

Спиридович имел сведения, что Рачковский тогда весьма тесно контактировал с эсерами; фактов, правда, не было, только слухи. Как уж он там контактировал и с кем - не суть важно. Другое важно: Плеве взорвали добрым эсеровским способом - динамит под карету, и вся недолга.

После гибели Плеве военный диктатор Петербурга Димитрий Федорович Трепов сразу же пригласил Рачковского в департамент полиции руководить ее святая святых - политической частью; после разгрома Декабрьского восстания в Москве именно Петр Иванович выехал в первопрестольную и самолично провел аресты участников, чудо что за операция!

Но пришел Столыпин и сразу же отправил Петра Ивановича в отставку. Тот, однако, и на этот раз всех своих хитрых д е л не прервал; держал руку на пульсе.

После первого покушения на Столыпина на Аптекарском острове Рачковским вновь заинтересовались в охранке, что-то мелькнуло о нем в сообщениях зарубежной агентуры: то ли боевики хотели на него выйти, то ли он сам искал встреч с динамитчиками; попал в сферу наружного наблюдения.

...Именно с ним-то и встретился Спиридович на конспиративной квартире; слежки в тот день за Рачковским не было, выяснил - через Курлова - чист.

Попросил поначалу наново о с в е т и т ь как дело убийцы Дегаева, так и шефа петербургской охранки Карпова, а особенно - убийство Плеве.

Петр Иванович допил кофе, чашечку перевернул, поставил на край блюдца страсть как любил гадать, верил в это, - потер лицо ладонями и, усмехнувшись чему-то, ответил:

- Ах, стоит ли возвращаться в былое? Впрочем, вы - молодые, вам надобно знать все, чтобы не допустить повторения ужасов... Видимо, и в том и в другом случае вас интересуют о б ъ е к т ы работы, то есть злоумышленники, не правда ли?

- Меня интересует все, Петр Иванович, - солгал Спиридович, и Рачковский сразу же понял, что он лгал. - Вы же знаете, я пишу книги по революционным движениям...

- Да, да, очень талантливо, и кругозор широк, смотрите, не сносить вам головы, завистники не прощают талантливость, сия категория наказуема уголовно...

Рачковский внимательно посмотрел на Спиридовича, стараясь до конца точно понять его, потом сказал:

- Три дела, о которых вы помянули, методологически совершенно различны, Александр Иванович, это надобно сразу же оттенить. Дегаева как провокатора мы п у т а л и, подталкивали его то с одной стороны, то с другой, делая послушным нашей воле; действия агента охраны Петрова, злодейски умертвившего начальника петербургской жандармерии полковника Карпова, мне до конца не ясны, я в ту пору был в отставке, но комбинация занятная: каторжник, предложивший нам работать против бывших товарищей в обмен на фиктивный побег, с последующим отправлением за границу, был средоточием чьей-то интриги: либо генерал Герасимов играл им, напуская Петрова на своего конкурента Карпова, либо кто другой возможно даже и Курлов... Сие - не для передачи Павлу Григорьевичу, понятное дело... Петровым, его руками, с д е л а л и дело; его быстро повесили, не дали опомниться, это - внове мне, такого раньше не выходило, судейские были крепче... Ну, а что касаемо гибели Плеве, то враги, Рачковский горько вздохнул, - так построили свою пропаганду, что этот достойнейший человек сделался в глазах просвещенного общественного мнения неким пугалом, уход которого угоден всем...

- Что же он не пресек пропаганду? Ведь не кто-нибудь, а министр внутренних дел империи...

- Коли с умом пропаганду поставить, - жестко ответил Рачковский, - ничего с ней не поделаешь, разит пострашней бомбы... "А все-таки с чего начать?"

Владелец аптекарского магазина в Луганске Михаил Иванович Гурович был арестован за революционную деятельность в 1880 году; выслан под гласный надзор полиции в ссылку, в Сибирь, где провел три года; раскаялся; отправил верноподданное письмо в департамент полиции, в котором ни о чем не просил, просто-напросто анализировал все произошедшее с собою самим; ни в чем не искал себе оправдания; судил о прошлом и будущем умно и дальновидно.