Горестная повесть о счастливой любви. Октябрь серебристо-ореховый. Дракон, который плакал

«С и н ь о р». Это, брат, разговор особый! Девахи там просто замечательные: живые, весёлые, хохотушки! Особо не ломаются и не упираются… Вот я на одной такой итальянской хохотушке и женился… А у неё отец – хозяин небольшой фабричонки. Дом – полная чаша!.. Две дочки у нас народились… А тут и война в Европе кончилась. И оказалось, что мы там, за бугром, как бывшие партизаны, – самые что ни на есть настоящие и народные герои!..

Н и к о л а й. Так: дело ясное, что дело тёмное… А как же ты тогда к нам-то – назад в Совдепию попал да ещё и в лагеря угодил?

«С и н ь о р». Эх, «и не говори, кума», – сам теперь локти кусаю… Короче: сразу после войны стали комиссии советские по забугорью ездить – и по Италии, конечно, тоже. Уговаривали вернуться: «Родина-мать, мол, зовёт!..». Капали-капали на мозги: «Ты же, дескать, не предатель, не «власовец» какой-нибудь! Вины-то никакой на тебе нет!..». Ну и провели меня на мякине… Да разве меня одного?!.. Жена, правда, наотрез отказалась ехать. Сказала: «Устроишься, а там видно будет…». Хохотушка-то мудрее нас всех – «битых фраеров» – оказалась… Ну а нас – мудаков, клюнувших на сталинскую наживку-дешёвку, – собрали в Неаполе, погрузили (человек под тыщу) на пароход, и вперёд – на «милую Родину». У многих, как и у меня, чуть ли не по вагону разного барахла – провоз-то обещали бесплатный!.. Приплыли в Одессу. Сначала – торжественная встреча, с оркестром, речами и цветами, а затем погрузили по машинам и… – в лагерь! Фильтрационный. Для «сортировки»: «петушков – к петушкам, гребешков – к гребешкам»… И пошло-поехало: два месяца ночные допросы. Чекисты – в беспределе: свирепы до озверения!.. Вспомнил я тогда свою «забугорную вольницу» – и рванул в родную Беларусь. У нас там волыни всевозможной в лесах после войны – пруд пруди! Подобрались и дружки – сорвиголовы-башибузуки. И начали мы по округе ураганить: создали летучий отряд и давай бомбить местные «органы». Залетаем в райцентр: «Хенде хох!» Взрывчатки у нас – тоже навалом, закладываем её под здание «ментовки»: ух! – и всё на воздух! Но самих «мусоров» не трогаем – по домам распускаем…

Н и к о л а й. И надолго вам такой веселухи хватило?

«С и н ь о р». Да где-то на полгода… Чуть ли не весь состав МВД и ГБ республики за нами рыскал… Ну а в оконцовке обложили-таки нас в одном селе… Отстреливались мы до последнего – пока половину наших не положили. А там – лапки кверху, и, как говорится, – «на милость победителя»…

П ё т р. Ёшкин кот! Так как же ты жив-то ещё, бедолага?

«С и н ь о р». А вот так: тогда ведь «вышки» на какое-то время и почему-то не было. Говорят, «Усатый», заигрывая перед бывшими союзниками, «мораторий на смертную казнь» объявил… Ну и поплыл я по лагерям – как дерьмо по Енисею: со сроком «на полную катушку», да ещё – «по рогам» и «по ногам»…

Н и к о л а й (П е т р у, философски). Всё то же: «судьба – злодейка, жизнь – копейка…» Зато здесь ты, Гришаня, – мужик в полном решпекте и уважухе. И у «воров», и у «политиков»…

«С и н ь о р» (весело напевает).

Эх, яблочко, да цвета ясного!

Бей слева белого, а справа красного!..

Эх, яблочко, куды котишься?

В губчека попадешь – не воротишься!..

Примечание.

Весь рассказ «С и н ь о р а» о своей жизни можно убрать или заменить сценой-пантомимой (с песнями-зонгами и танцами), где он (Г р и ш а или человек, его играющий) лишь изображает события.

Рекомендуются три зонга:

1. Попурри из немецких маршевых песен – о событиях в Германии и Швейцарии;

2. Попурри на темы итальянских песенок о любви – о событиях в Италии;

3. Музыка для русского духового оркестра (встреча в Одессе) – о событиях в Союзе.

Текст рассказа «С и н ь о р а» в этом случае помещается в театральной программе – в последнем её разделе, под названием:

«Приложение. Пантомима 1. Рассказ Г р и ш и С и н ь о р а».

Возможно также сохранить – как рассказ, так и пантомиму – отдельной сценой.

Беседу солагерников прерывает внезапная вспышка огня – за электроцехом.

П ё т р. Что это? Вроде – пожар?..

Н и к о л а й. Да какой, на хрен, пожар?! Там, за лесобиржей, «блатные», видно, трёх шалашовок из женской зоны умыкнули, заперли в сортире и подожгли. Они, урки, с утра это обговаривали и ржали – я слышал…

П ё т р. Помереть – не встать!.. Да за что же – так-то?