Горец (2)

"Цепь наших поступков не только объединяет все сущее под небесами, но и сковывает его по рукам и ногам, как цепь от кандалов - галерника" - так говорила при жизни ведьма Гулли.

А еще так она говорила:

Чтобы волки серые

Не терзали по смерти

Плоть твою и кость твою

Я помогу тебе!

Пела Элен Лебединая Шея заклинание, услышанное ею от колдуньи, и с каждым словом ей становилось все легче.

Как хорошо, что удосужилась она тогда запомнить:

Прочь, стрела эльфийская,

Гибель приносящая...

Да, конечно, этот Черный Воитель (или как там его называли?), ранивший Конана, не был человеком.

Был он из Сумеречного Народа - того, что скачет по холмам в ночи и играет на вересковых свирелях. Эльфы, гномы, феи...

Кем же еще ему быть?! Ведь нет иных племен, кроме людей и Порождений Сумерек. Иногда они даже бывают добры и мудры - но лучше не встречаться с ними смертному... Ну, ничего!

Ничего - против этого заклинания не устоит ни одно сумеречное ведовство! Оно - заклинание - тоже ведь из черной магии взято!

Будь ты ранен феями,

Будь ты ранен эльфами,

Будь ты ранен ведьмами

Я помогу тебе...

И вдруг словно холодный смешок раздался над ухом Элен. И чужой голос заговорил с ней иными словами, в ином ритме, разрывая ткань заклинания, как рвет меч человеческое тело:

Народ издревле

по-всякому звал нас,

Но кем мы зачаты,

и чьи же мы чада,

Кто был нашим предком

из темных духов,

Как с ними бороться,

с созданиями Ночи,

И где их жилище

не ведомо смертным...

Вот с кем, значит, столкнулась она... Вот кого попыталась остановить заклятьем!

Не Порождения Сумерек...

Порождения Ночи!

Если бы не этот холодный голос, напевший Элен неведомые строки...

Если...

Но не вышло. И не только у Элен - у многих возникла уверенность, что некая злая сила, засевшая в мертвом теле, только и ждала своего часа.

И заговорил люд о неком оборотне, превращающемся не в волка, а в адского воина-убийцу.

Якобы всякий, кому нанесет такой воин рану, превращается в его подобие - как приобретает волчий облик жертва укуса оборотня обыкновенного...

(Чуть ли не благом казался всем, уверовавшим в это, оборотень-волк такой знакомый, привычный издавна...)

И...

...И когда Конана гнали из селенья, привязав руки к поперечному бревну, Элен бесновалась в первых рядах гонителей. Выкрикивая оскорбления, швыряла камни, требовала, чтобы принесли хворост и огниво...

Возможно, больше всего в ней бушевала гордость оскорбленной женщины. Отказался от нее - ушел к Сыновьям Ночи, будет теперь в далеком Нигде ласкать Темных дев...

Ей и самой мудрено было определить, что она домыслила самостоятельно, в ярости и испуге, что нашептали кумушки-подружки, а что...

Лишь тан Эйн Гусс остановил расправу. Хотя никакой он был не друг и не родственник. Родственник - на уровне клана, а друг - где же видано, чтобы тан мог быть другом вчерашнему мальчишке?

Да... Мудр был тан...

Мак-Лауд усмехнулся при мысли, что Эйн Гусс, сам о том не зная, спас своих сородичей от тяжелейшего шока. Если бы они и впрямь устроили ему аутодафе... Но их винить не в чем. Такова была бы реакция жителей любой средневековой деревушки.

Да и не только средневековой...

Но все же...

Все же знал Конан по меньшей мере двух женщин, которые поступили бы не так, как Элен.

А теперь, возможно, уже трех таких женщин он знал...

30

На Нью-Йорк опустилась ночь... Конан и Луиза спали, тесно прижавшись друг к другу.

И два меча лежали в изголовье кровати - так, чтобы можно было дотянуться до эфеса, едва пробудившись от внезапной тревоги.

Один - древнейший цвайхандер. А второй...

Именно на рукоять второго меча, прямо на украшающую ее морду дракона вдруг положил руку Мак-Лауд, беспокойно шевельнувшись во сне.

Но - не проснулся он. Может быть, слишком велика была усталость после недавнего боя - столь велика, что даже сила Воскрешения не до конца сумела ее снять...

А может - слишком мирно дышала рядом с ним девушка?

А в Лэрге был еще вечер, не ночь. Санчос де ла Лопес де Рамирес, прозванный в иной жизни Катаной, стоял перед стеклянной дверью ателье.

Час тому назад, когда он бесцельно шатался по улицам, с детской радостью смотря на машины, экраны телевизоров за стеклом витрин, сияние огней, - он услышал сзади смешок.

Человек, стоящий за его спиной, находился в состоянии весьма отдаленном от трезвого. Тем не менее он счел необходимым выставить вперед обвиняющий перст.

- Еще один металлист чертов... Совсем житья нет от них! - Перст его указывал даже не на самого Рамиреса, а на его одежду: камзол, бриджи, высокие сапоги - все это усыпано металлическими заклепками, пряжками, множеством тонких ремешков... - И не стыдно тебе в таком возрасте-то, папаша? Поди, шестой десяток уже идет...

Рамирес мало что понял - но вдруг осознал, насколько он инороден здесь в этом своем костюме, с обнаженной шпагой в руке...

И вспомнил, что не один прохожий бросал на него мимоходом косой взгляд...

- Благодарю вас, сударь. Почтительно благодарю, - он поклонился, прижав руку к сердцу. - Не будете ли вы столь добры сообщить мне, где бы я мог заказать одежду, подобающую...