Горец (4)

Так сделал это в своем последнем бою король Артур, если верить легенде...

И, оказавшись на несколько дюймов ближе, вновь обрушил Дункан свой палаш - на всю длину клинка...

Мак-Лауд успел увидеть, как опрокинулся от его удара враг (убит он, ранен или просто отброшен? Хоть бы - первое...). И тут же жестокая боль в подреберье скрутила его пополам.

И самое последнее, что он тогда рассмотрел, был метнувшийся ему навстречу квадрат знамени. Этот квадрат был уже не бел, а красен от крови.

Его крови...

Говорили в старину: переоценишь свою силу - беда. Недооценишь силу неприятеля - три беды.

7

Небо на востоке багровело все больше и больше. Вот-вот из-за горизонта вынырнет краешек дневного светила, сметая предутренние сумерки.

Вдалеке завыл волк. И, вторя ему, выла во дворе собака - так, как испокон веков воют собаки над покойником.

Столь велико было горе бессловесной твари, что не чувствовала она рядом, всего в нескольких шагах, присутствия незнакомого человека...

Тогда все обернулось куда легче, чем могло обернуться. Знамя - не просто кусок материи на шесте.

Недаром все воинские уставы строже всего прочего карают за утерю знамени...

Почти победившие Фархерсоны дрогнули, когда в гуще схватки вдруг колыхнулся и исчез их боевой символ - черный барс на белом фоне. А когда он снова поднялся над головами, - не сразу узнали они белое полотнище в красном...

И почти побежденные Мак-Лауды смогли отступить, вывести из боя свои поредевшие силы...

Знамя появилось вновь лишь оттого, что какой-то расторопный воин, обнажив шотландский кинжал-баллок (с мечом было не развернуться в тесноте), несколько раз рубанул узким лезвием по древку копьеца почти вплотную к телу Дункана. Сразу же за ушедшим в живую плоть наконечником.

И на четвертом ударе кинжал с сухим хрустом рассек древко, отделив знамя от тела сраженного врага.

А по Дункану воин рубить не стал, сочтя его убитым. Впрочем, в этом он, по сути, и не ошибся...

И вынес Дункана из битвы конь, следуя за отходящими Мак-Лаудами.

А потом два войска, обезглавленные гибелью предводителей, измученные, израненные, долго стояли друг напротив друга, обмениваясь оскорбительными выкриками.

Но никто не решался вновь ступить на разделявшую их полосу вереска, обильно политую кровью. И от выстрелов воздерживались, хотя оставалось еще сколько-то стрел в колчанах и пуль - в кожаных мешочках при пороховнице.

Никакого перемирия заключено не было. Однако, повыкрикивав ругательства (больше для самоуспокоения: много ли расслышит враг, до которого сейчас - сотня ярдов?) и собрав раненых и убитых - всех, кого удалось, - рати стали удаляться друг от друга.

Сперва - медленно пятясь, лицом к противнику, чтобы отразить возможную атаку. Но чем больше росло расстояние между ними, тем больше воинов поворачивались к врагу спинами.

Не будет больше между ними крови. Во всяком случае, сегодня...

Так два зверя, сойдясь в жестокой схватке близ некой условной линии, разграничивающей их охотничьи участки, все же не дерутся до смертного исхода, как было бы это вблизи логова! Израненные, окровавленные расползаются они - каждый на свою территорию.

Чтобы через неделю или через год сразиться снова...

А в целом все завершилось, пожалуй, так на так.

Ничего не решил этот бой, никому не принес перевеса...

Лекаря не было в деревушке, до него скакать - треть дня. Да и не обойдет один лекарь всех пострадавших.

Ничего, женщинам Мак-Лаудов - как и любого другого клана - не привыкать к ремеслу целителей...

Как мастерство клинкового боя передается от отца к сыну, так и искусство врачевания - от матери к дочери. И ценится оно никак не меньше, чем умение прясть или следить за домом.

Ибо едва ли в Хайленде найдется женщина, которой не пришлось бы бинтовать раны мужчинам своей семьи.

Сперва - отцу или старшему брату. Потом - мужу. Еще через сколько-то лет - сыновьям...

А там и внукам, если доживет она до той поры...

И - не видно конца круговороту.

Случилось так, что в стоящем на отшибе жилище Дункана не было женщины, способной наложить повязку.

Старшим в роду после смерти родителей оставался Дункан. Оттого и не завел он жену, пока не выдал замуж всех своих сестер.

Все же - выдал... И свадьба его должна была состояться через месяц...

Теперь - не состоится.

Но так ли, иначе ли, но в доме его теперь обитали одни старухи бабушка и две пожилые тетки. Их руки дрожали, глаза были слабы.

А сестры - что ж, сестры ушли в другие дома. И их мужья сегодня тоже не остались невредимыми.

Однако невеста Дункана, прекрасная Дженет, дочь Лина, прибежала в тот же миг, как ее жениха внесли во двор. Хотя ее дом тоже не миновало горе...

Своими тонкими, но крепкими пальцами, привычными и к прялке, и к серпу, она тщетно пыталась извлечь из зияющей раны железо. Но - не смогла. И навряд ли лекарь, если бы за ним все-таки поскакали, добился бы большего.

Изогнутые, вычурные зубцы, украшавшие острие офицерской пики, не были предназначены для того, чтобы усугублять страдания, - ведь вообще не предполагалось, что это острие может быть пущено в ход. Однако теперь они сработали, словно зазубрины остроги.