Горец

— Хадя, — присаживаюсь перед малышкой, беря ее ладошки в свои ладони. — Я буду с тобой откровенна. То, что сейчас скажу, пусть будет нашим маленьким секретом. В четверг мы полетим в столицу, там мы встретимся с врачом. Ты ничего не бойся, рядом буду я, бабушка Тамара, тетя Мира и дядя Аслан, — большие глаза смотрят с пониманием, от которого у меня выступает пот на спине. Слишком серьезно, слишком по-взрослому всматривается мне в глаза.

— Тебе никто плохого не сделает. Я этого не позволю Если дядя тебе не понравится, мы сразу уйдем. Понимаешь? — медленно кивает головой, вздыхаю, поправ воротничок кофточки. — Помни, я тебя люблю любой. Веришь? — вновь кивает, в этот раз улыбается, подается вперед и обнимает за шею. Моя сладкая девочка. Она ничем не отличается от своих сверстников, просто молчит. Жду — не дождусь, когда услышу ее голосок, готова буду часа слушать ее болтовню, только бы так не молчала. У меня на этого московского светило психиатрии большие надежды.

* * *

— Она уснула, — Давид ложится рядом со мной, игриво смотрит сквозь ресницы.

— Это хорошо, — откладываю книгу по психологии. Последнее время меня эта тема очень интересует и готова в июне вновь подать документы на вторую вышку.

— Чем займемся? — его рука ложится мне на живот под майку, пальцами вырисовывает какие-то ему известные узоры.

— Поговорим по душам? — делаю вдох, сводя ноги вместе. Одно прикосновение и на меня обрушивается жгучее желание как буря.

— Не хочу разговаривать. Наговорился на прошлой неделе, — глухо бормочет Давид, запуская руку под резинку пижамных шорт, прикусывая сосок сквозь ткань майки. О божечки… Как так может быть сладко, что хочется умереть от этой сладости. Закрываю глаза, бесстыдно раздвинув широко ноги.

Мы женаты без пяти минут год, а меня по сей день волнует Давид. Все находит отклик, каждое движение его пальцев внутри меня, электризует изнутри, пуская высокий импульс от затылка до копчика. Порой наша близость лишает меня сознания, я плыву в хаосе своих чувств, цепляясь, как за якорь, за широкие плечи мужа. У меня есть две реальности, они гармонично существуют друг с другом: прозаичная реальность, где встречи с друзьями, родными, просто людьми; быт, который никуда не исчезает, и пока наша лодка об его острые выступы не разбилась; его работа, забирающая так много времени, что хочется порой закатить истерику; космическая реальность, где существует только Давид и моя к нему безграничная любовь, не имеющая ни начала, ни конца. Я никогда не думала, что человек может так сильно любить другого человека, забыть себя и полностью сахаром раствориться в другом. Иногда меня пугает моя любовь, потому что я боюсь даже допустить мысль, что Давид однажды может уйти, не сумев меня полюбить.

— Давид… — шепчу, в панике открывая глаза, перестав ощущать его тело рядом с собой и его пальцы в себе.

— Шшш, я здесь, — нависает надо мной, захватив в плен мои губы. Его язык медленно обследует свои владения, рука оттягивает лиф майки, накрывает ладонью грудь. Обнимаю его за шею, отдаваясь поцелую со всей пылкостью и желанием. Низ живота сводит ноющей болью, нет сил ждать, поэтому приподнимаю бедра, теснее прижимаясь к бедрам мужа. Урчу, почувствовав его стояк.

— Я хочу тебя всю, — выдыхает мне в рот, покрывая поцелуями мой подбородок, шею, спускаясь к ключицам. Влажная дорожка спускается вниз. Стягивает с моих плеч, рук тонкие лямки. Нежно целует кожу вокруг соска, дует на него, играет языком, втягивает в рот и потом опять дует. Точно такую же игру повторяет со второй грудью. Я стискиваю зубы, шумно дышу. Майка ползет вниз, присоединяется к шортам, вскоре все оказывается на полу. Хорошо, что ткань тянется, не порвал… Охаю, рефлекторно пытаясь сомкнуть ноги, Давид удерживает порыв, вырисовывает языком на клиторе узоры известные ему одному. Определенно он имеет надо мной власть, тело натягивается, чувствую каждый напряженный нерв в ожидании. Содрогаюсь, уткнувшись в подушку, глуша свой стон. Мир за пределами спальни меня совершенно не интересует, сейчас я комета, которая разлетается на мелкие куски.

— Аленка, чумовая ты девчонка, — его шепот обжигает мое лицо, с первым толчком поворачиваю голову в его сторону, ища его губы. Замирает, полностью переключившись на поцелуй, рычу от того, что остановился.

— Давид… — его имя слетает беззвучно. Давид медленно двигает бедрами, смотря мне в глаза, удерживая улыбку в уголках губ. Какой же он у меня красивый. Пусть и бородатый, упертый, гордый, но безумно любимый.

— Я люблю тебя, горец, — насмешливо признаюсь в любви, он усмехается, подхватывает мои ноги, закинув себе на плечи. Кричать нельзя, у нас спит ребенок. Кровать двусмысленно поскрипывает, простынь сбивается в ногах, подушки слетают на пол. Все на грани, мы вдвоем ходим по канату, не позволяя друг другу слететь в пропасть бушующего океаном оргазма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍