Горец

— Смелая стала? Думаешь, такой муж будет терпеть твои выходки? Смотри, как бы тебе сразу же завтра не указали на место! Такие мужчины любят покладистость и послушанье, а ты этих качеств лишена начисто! Жду — не дождусь, когда ты припрешься обратно к отцу, униженная, растоптанная. Не удивлюсь, если родишь ребенка, его у тебя заберут, потому что ты не сможешь никогда молчать. Ты же считаешь, что имеешь право открывать рот, когда тебя не просят! Вот теперь ты узнаешь все! — она безумна в своей ненависти ко мне. Я тоже ее не люблю, но так бросаться словами мне в голову ни разу не приходило.

— Молчишь? Вот и правильно, молчи и дальше, никто не обязан слушать какую-то девку, у которой еще толком молоко на губах не обсохло!

— А ты… — открывается резко дверь. Я замолкаю, потому что на меня предупреждающе смотрят карие глаза.

— Нам пора, Алена, — Полина сжимается, обнимает свой живот, мы обе чувствуем, как от Давида исходит волна молчаливого осуждения и раздражения. Он все слышал. Жаль, что только Полину.

Я беру пакет со своими вещами. Никогда не вернусь в этот дом, пока здесь живет эта сука. Давид пропускает меня вперед, я торопливо спускаюсь по лестнице.

— Не волнуйся дочка, свадьба будет по высшему разряду! — папа выглядит на удивление счастливым. Давид ему приплатил?

— Пока, пап, — чмокаю в щеку, не желая растягивать момент прощания. Мне плевать, как там прощаются мужчина, раздраженно иду к машине, кидаю на заднее сиденье свои вещи, сажусь вперед.

— Ты, конечно, меня осуждаешь! — вытираю ладонями мокрые щеки. Черт, не хотела плакать, но слезы льются, будто кто-то забыл закрыть кран.

— Я считаю, что тебе не стоило опускаться до ее уровня.

— Но ее слова ты считаешь правдой? Вы ж любите послушных жен? И детей отбираете?

— Не суди человека, не зная его историю. Что ты обо мне знаешь? — Давид раздраженно заводит машину.

— Ты сам ничего не рассказываешь! Каждый личный вопрос ты оставляешь без ответа! Фиктивный брак, от которого требуешь искренности, при этом остаешься закрытым! Я не знаю тебя, но почему-то я твоя жена! Черт побрал! Останови машину! — меня трясет от обиды. Обида на папу, что все принял и не поинтересовался, к чему такая спешка, почему такая тайна. Обида на маму, что не примчалась из своей гребанной Италии, не спросила, почему у меня внезапно появился муж. Обида на весь мир, потому что я хочу обидеться.

Машина прижимается к обочине, от слез не сразу нахожу ручку от двери, дергаю, а она не открывается. Меня хватают в охапку, пытаюсь вырваться, но руки перехватывают. С лица убирают волосы. Ничего перед собой не вижу, но вот запах парфюма Давида окутывает меня с головой. Я чувствую его губы на своих губах. Замираю, перестаю дышать. Я вся в поцелуе, в таком нежном, в таком настойчивом. Сдаюсь с потрохами, без боя, без попытки еще показать свой характер. Я внезапно понимаю, что безумно устала и мне хочется прижаться к сильной груди, знать, что меня укроют от любых бурь, защитят от любых угроз.



— Кажется, это единственный способ заставить тебя замолчать и успокоиться, — нежно гладит меня по щеке, дыхание все еще на моих губах.

— Неправда, — мне приятно. Мне безумно приятно вот так сидеть в машине, с припухлыми губами от поцелуя, с мокрыми ресницами, глядя в карие глаза.

— Практика показывает, что правда.

— Просто…

— Просто будь собой, — убирает руки, отодвигается, прикусываю щеку изнутри, не просить же его обратно меня обнять. — Не бери в голову сказанное. И не опускайся до оскорблений, будь выше этого.

— Легко сказать.

— Легко и сделать. Поверь мне, — что-то в его голосе заставляет меня не только поверить, но и внимательно всмотреться в серьезное лицо Давида.

Опять молчание в дороге. Он не заходит домой, так как из-за пробок в городе может опоздать на встречу. Я отпускаю Веру Николаевну, не обращая внимания на ее насупленные брови, иду в комнату Хади. Под ее удивленным взглядом, забираюсь к ней в кровать, включаю мультфильм про Рапунцель, обнимаю малышку. Настроения гулять нет, завтра мы с ней покатаемся на самокатах. Не знаю, когда меня вырубило, не слышала, как выключили телевизор, только уже полюбившийся запах мужского парфюма приятно дразнил, когда мою тушку переносили из одной комнаты в другую. Какой он все же крутой… мой муж.

15

* * *

— Раз-два три, раз-два, три, руки в сторону, плавно идём, словно плывем, — хорошо, что я никогда не мечтала стать балериной. И вообще к профессиональным танцам равнодушна. Но черт меня дернул, стукнуло мне в голову, что хочу на свадьбе станцевать лезгинку