Сократ. Тогда слушай, Горгий. Я убеждён — не скрою от тебя, — что если есть на свете люди, которые ведут беседы, желая понять до конца, о чём идёт речь, то я один из их числа. Полагаю, и ты тоже.
Горгий. Что ж из того, Сократ?
Сократ. Сейчас объясню. Ты говоришь об убеждении, которое создаётся красноречием, но что это за убеждение и каких вещей оно касается, — не скрою от тебя, — мне недостаточно ясно. Правда, мне кажется, я догадываюсь, о чём ты говоришь и что имеешь в виду, и всё же я спрошу тебя, как ты понимаешь это убеждение, порождаемое красноречием, и к чему оно применимо. Чего ради, однако, спрашивать тебя, а не высказаться самому, раз уж я и так догадываюсь? Не ради тебя, но ради нашего рассуждения: пусть оно идёт так, чтобы его предмет сделался для нас как можно более ясным. Впрочем, смотри, не сочтёшь ли ты неуместными мои расспросы. Если бы, например, я спросил у тебя, что за живописец Зевксид, а ты бы ответил, что он пишет картины, разве не к месту спросил бы я дальше, какие он пишет картины и где?
Горгий. Очень даже к месту.
Сократ. Потому, конечно, что существуют другие живописцы, которые пишут много других картин?
Горгий. Да.
Сократ. Но если бы, кроме Зевксида, никто другой не писал, твой ответ был бы правильный?
Горгий. Как же иначе!
Сократ. Теперь скажи мне и насчёт красноречия. Кажется ли тебе, что убеждение создаётся одним красноречием или же и другими искусствами тоже? Я объясню свой вопрос. Если кто учит чему–нибудь, убеждает он в том, чему учит, или нет?
Горгий. Разумеется, Сократ, убеждает лучше всякого другого!
Сократ. Тогда вернёмся к тем искусствам, о которых мы недавно говорили. Искусство арифметики не учит ли нас свойствам числа? И человек, сведущий в этом искусстве, — так же точно?
Горгий. Непременно.
Сократ. А значит, и убеждает?
Горгий. Да.
Сократ. Стало быть, мастером убеждения оказывается и это искусство тоже?
Горгий. По–видимому.
Сократ. Значит, если нас спросят: «Какого убеждения и на что оно направлено?» — мы, вероятно, ответим: «Поучающего, что такое чётные и нечётные числа и каковы их свойства». Значит, и остальные искусства, о которых говорилось раньше, все до одного, мы назовём мастерами убеждения и покажем, что это за убеждение и на что направлено. Ты согласен?
Горгий. Да.
Сократ. Стало быть, красноречие не единственный мастер убеждения.
Горгий. Да, верно.
Сократ. Но если оно не одно производит такое действие, а другие искусства тоже, мы могли бы теперь точно так же, как раньше насчёт живописца, задать своему собеседнику справедливый вопрос: красноречие — это искусство убеждения, но какого убеждения и на что оно направлено? Или же такой вопрос кажется тебе неуместным?
Горгий. Нет, отчего же.
Сократ. Тогда отвечай, Горгий, раз и ты того же мнения.
Горгий. Я говорю о таком убеждении, Сократ, которое действует в судах и других сборищах (как я только сейчас сказал), а его предмет — справедливое и несправедливое.
Сократ. Я, конечно, догадывался, Горгий, что именно о таком убеждении ты говоришь и что именно так оно направлено. Но я хотел предупредить тебя, чтобы ты не удивлялся, когда немного спустя я снова спрошу тебя о том, что, казалось бы, совершенно ясно, а я всё–таки спрошу: ведь, повторяю ещё раз, я задаю вопросы ради последовательного развития нашей беседы, не к твоей невыгоде, а из опасения, как бы у нас не вошло в привычку перебивать друг друга и забегать вперёд. Я хочу, чтобы ты довёл своё рассуждение до конца, как сам найдёшь нужным, по собственному замыслу.
Горгий. По–моему, прекрасное намерение, Сократ.
Сократ. Тогда давай рассмотрим ещё вот что. Знакомо ли тебе слово «узнать»?
Горгий. Знакомо.
Сократ. Ну, что ж, а «поверить»?
Горгий. Конечно.
Сократ. Кажется ли тебе, что это одно и то же — «узнать» и «поверить», «знание» и «вера» — или же что они как–то отличны?
Горгий. Я думаю, Сократ, что отличны.
Сократ. Правильно думаешь, и вот тебе доказательство. Если бы тебя спросили: «Бывает ли, Горгий, вера истинной и ложной?» — ты бы, я полагаю, ответил, что бывает.
Горгий. Да.
Сократ. Ну, а знание? Может оно быть истинным и ложным?
Горгий. Никоим образом!
Сократ. Стало быть, ясно, что это не одно и то же.
Горгий. Ты прав.
Сократ. А между тем убеждением обладают и узнавшие, и поверившие.
Горгий. Правильно.
Сократ. Может быть, тогда установим два вида убеждения: одно — сообщающее веру без знания, другое — дающее знание?
Горгий. Прекрасно.
Сократ. Какое же убеждение создаётся красноречием в судах и других сборищах о делах справедливых и несправедливых? То, из которого возникает вера без знания или из которого знание?
Горгий. Ясно, Сократ, что из которого вера.
Сократ. Значит, красноречие — это мастер убеждения, внушающего веру в справедливое и несправедливое, а не поучающего, что справедливо, а что нет.
Горгий. Так оно и есть.
