Гори, гори, моя звезда!

Над серебряной водой,
На златом песочке
Долго девы молодой
Я берег следочки…

Вдруг завыло в вышине,
Речку всколыхало —
И следов, любезных мне,
Будто не бывало!..

Что ж душа так замерла?
Колокол раздался…
Ах, девица в храм пошла:
С ней другой венчался.

<1826>

Тоска больной Нины

C тех пор, как мы разлучены судьбой,
Я на одре в болезни и томленье;
Полсердца ты, о друг, увез с собой!
Полсердца мне оставил на мученье.

Я жду тебя! Я жду тебя!

Я вяну, друг! Меня теснит тоска!
Моя заря, как вечер мне унылый!
Едва с пером подъемлется рука,
Тебе сказать едва имею силы:

Опять тоска идет с молчаньем ночи,
Когда земля и небо в тишине;
Мои от слез пылающие очи
Твой образ зрят во сне и не во сне!

1826

О друг младой

О друг младой, прекрасный друг!
Уж солнце за горами,
Певец зари мой нежит слух,
Луна над облаками.

Тебя я жду, тебя зову,
Уже густеют тени,
Присядь ко мне, склони главу,
На дружние колени.

Присядь ко мне, склони главу,
На дружние колени…

Она пришла, она была.
Душа при ней так млела!
Но вспыхнул день и, как стрела,
Куда-то отлетела.

Уж нет ее, и грусть пуста,
Ах, если б, если б чаще
Ко мне слетала так мечта,
Мне б горе было слаще.

Ко мне слетала так мечта,
Мне б горе было слаще!

1831

Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837)

Романс («Под вечер, осенью ненастной…»)

Под вечер, осенью ненастной,
В пустынных дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Все было тихо – лес и горы,
Все спало в сумраке ночном;
Она внимательные взоры
Водила с ужасом кругом.

И на невинном сем творенье,
Вздохнув, остановила их…
«Ты спишь, дитя, мое мученье,
Не знаешь горестей моих.
Откроешь очи и, тоскуя,
Ты к груди не прильнешь моей,
Не встретишь завтра поцелуя
Несчастной матери твоей.

Ее манить напрасно будешь!..
Мне вечный стыд вина моя, —
Меня навеки ты забудешь;
Но не забуду я тебя!
Дадут покров тебе чужие
И скажут: «Ты для нас чужой!»
Ты спросишь: «Где мои родные?» —
И не найдешь семьи родной.

Несчастный! будешь грустной думой
Томиться меж других детей!
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей;
Повсюду странник одинокий,
Всегда судьбу свою кляня,
Услышишь ты упрек жестокий…
Прости, прости тогда меня…

Ты спишь – позволь себя, несчастный,
Прижать к груди в последний раз.
Закон неправедный, ужасный
К страданью присуждает нас.
Пока лета не отогнали
Невинной радости твоей,
Спи, милый! горькие печали
Не тронут детства тихих дней!»

Но вдруг за рощей осветила
Вблизи ей хижину луна…
Бледна, трепещуща, уныла,
К дверям приближилась она:
Склонилась, тихо положила
Младенца на порог чужой,
Со страхом очи отвратила
И скрылась в темноте ночной.

1814

Казак