Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

— Около трех недель тому назад, — сказала она, — Гарриет принесла домой для Дианы прелестную куклу. Ребенок был очарован. Я спросила Гарриет, где она достала ее, и она ответила, что в странной маленькой лавочке на окраине города. «Джоб, — сказала она (мое имя Джобина), — там сидит странная женщина. Я вроде даже боюсь ее, Джоб». Я не обратила внимания на это. Кроме того, Гарриет вообще не была очень разговорчивой. Мне даже показалось, что она сожалеет о том, что сказала это. Теперь, когда я всё это вспоминаю, мне кажется, что Гарриет вела себя после этого как-то странно. То она была весела, то… ну, как бы сказать?.. задумчива. Около десяти дней тому назад она вернулась домой с забинтованной ногой. Правой? Да. Она сказала, что пили чай вместе с женщиной, у которой она достала куклу для Дианы. Чайник опрокинулся, и горячий чай пролился ей на ногу. Женщина смазала ей ногу какой-то мазью, и теперь она нисколько не болит. «Но, я думаю, что должна смазать ногу чем-нибудь своим», — сказала она мне. Затем она спустила чулок и начала развязывать бинт. Я вышла на кухню, и она позвала меня посмотреть ногу. «Странно, — сказала она, — здесь был ужасный ожог, Джоб, и он уже практически зажил, а не прошло и часа, как она смазала мне его мазью».

Я посмотрела на ее ногу. На подошве была большая красная полоска. Но она совершенно зажила, и я сказала ей, что чай, видимо, не был горячим. «Но это был ожог, Джоб, — сказала она. — Я хочу сказать — сплошной пузырь». Она сидела и глядела на повязку и на свою ногу некоторое время. Мазь была голубоватая и как-то странно блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не было. Гарриет подняла бинт и сказала: «Джоб, выбрось его в огонь». Я бросила бинт в огонь и заметила, что он как-то странно мерцал. Он как будто не горел, а просто померцал некоторое время и исчез. Гарриет побледнела. Потом снова посмотрела на свою ногу. «Джоб, — сказала она, — я никогда не видела, чтобы что-нибудь заживало так быстро, как моя нога. Оно, должно быть, ведьма!»

«Господи, о чем ты говоришь, Гарриет?» — спросила я. «О! Ничего, — ответила она. — Только мне хотелось бы разрезать это место и втереть в рану что-нибудь, противодействующее этой мази».

Затем она рассмеялась, и я решила, что всё это шутка. Но она смазала место ожога йодом и завязала чистым бинтом.

На следующее утро она разбудила меня и сказала: «Посмотри теперь на мою ногу. Вчера на нее был вылит чайник кипятка, а теперь кожа даже не нежная. На самом деле кожа должна быть еще тонкой. Джоб, я хотела бы, чтоб ожог существовал».

Это всё, доктор Лоуэлл. Она больше ничего не говорила. Казалось, она забыла всё это дело. Да, я спрашивала ее, где находится лавочка и кто была эта женщина, но она не сказала мне, не знаю почему. Но после всего этого я никогда не видела ее веселой и беспечной, как прежде… О, я не понимаю, почему она должна была умереть? Я не понимаю… не понимаю…

Брэйл спросил:

— Число 491 значит что-нибудь для вас, Роббинс? Не можете ли вы ассоциировать его с каким-нибудь адресом, который знала Гарриет?

Она подумала, потом покачала головой. Я рассказал ей о движениях век Гарриет, обозначающих определенные цифры.

— Она явно хотела передать нам что-то этими цифрами. Подумайте-ка еще.

Вдруг она выпрямилась и стала считать что-то на пальцах. Затем кивнула.

— А не могла ли она пытаться передать какое-то слово? Может быть, это буквы: «Д», «И» и «А». Это три первые три буквы — «Диана».

— Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить нас позаботиться о ребенке.

Я взглянул на Брэйла. Он отрицательно покачал головой.

— Она знала и так, что я это сделаю, — сказал тот. — Нет, это что-то другое.

Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом — вскрытием и обследованием трупа. Результаты были такие же, как и в случае с Питерсом. Не было ничего такого, отчего девушка могла умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил по телефону.

— Будете ли вы дома между шестью и девятью, доктор?

В голосе его чувствовалось едва сдерживаемое волнение.

— Конечно, если нужно, — ответил я, взглянув в свою записную книжку. — Вы нашли, что-нибудь, Рикори?

Он помолчал, раздумывая.

— Не знаю, может быть, да.

— Вы подразумеваете, — я даже не пытался скрыть волнение, — предполагаемое место, о котором мы говорили?

— Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.

— Скажите мне, Рикори, что вы предполагаете там найти?

— Кукол, — ответил он. И, словно избегая дальнейших расспросов, повесил трубку.