Горячая месть для охладевшего мужа

В любом случае прощание с Анатолием Федоровичем Фроловским было совсем другим. Чинным, спокойным, как в зарубежном кино. Без истерик и успокоительных уколов. Речи, соболезнования. Очень торжественно, в меру трагично. И декорации соответствующие: престижные столичные окрестности Новодевичьего монастыря. И действующие лица: никаких статистов, сплошь важные персоны. Одним словом, похороны по всем правилам. Эти правила Людмила Болотова ценила. Вот только назойливое внимание телекамер ее нервировало. Она боялась, что не сможет справиться с собой и достоверно изображать скорбь. Ей хотелось зло, по-бабьи, плюнуть в эту престижную могилу со специальным устройством по опусканию неприлично дорогого гроба.

Хорошо, что ее место почти на галерке. В первых рядах ее сын и невестка. За Илью Людмила Ивановна не беспокоилась, он, как всегда, вел себя безупречно. Непроницаемое лицо, когда нужно, заботливо поддерживает жену под локоток. А вот Леночка ее неприятно удивила…

– Мои соболезнования, Елена Анатольевна. – Руку Лены пожал вице-спикер Государственной думы.

А потом рядом с ней оказалась модная девушка Вероника, которая болтала без перерыва.

– Черт, с папаней твоим нехорошо получилось, мировой был мужик, – сочувственно бормотала она.

Хотя все, что Вероника знала об Анатолии Федоровиче, так это то, что он регулярно дает Лене деньги, а не советы. Не то, что ее собственный политизированный отец, который взамен на кредитные карточки требовал от дочери патриотизма и вступления в какую-то партию.

– Черт возьми, а тебе здорово идет черный цвет, как и всем блондинкам. Зря я осенью перекрасилась. Перемен захотелось. Хожу теперь рыжая, как лиса. Кстати, ты заметила, с кем твоего отца рядом положили? Платон Лисин – известный писатель, декадент. Все сверхидею искал, видимо, не нашел, запил и того… самоубился. Престижное, надо сказать, соседство. К этому Лисину все время экзальтированные читательницы ходят, цветы носят. Черные розы, как он любил…

Лена внимательно посмотрела на соседнюю могилу. Претенциозный памятник с фотографией сорокалетнего декадента с циничной улыбочкой неприятно ее поразил. Она вообще не любила разговоров о самоубийствах. Просто мороз по коже, несмотря на норковое манто. Она помнила, как мать кричала в запале отцу, что жизнь ей обрыдла, что лучше в петлю. Он зарабатывал деньги и почти не обращал на нее внимания, а она заводила интрижки с какими-то юнцами, пила и гоняла на своем спортивном автомобиле. Иногда Лене казалось, что мать умышленно перепутала газ и тормоз. А потом история с братом Борисом, который явно имел психические проблемы, романтизировал убийства и, в конце концов, повесился.

Лена где-то читала, что склонность к сведению счетов с жизнью заложена в генах. Встречаются целые династии самоубийц. Эта мысль вызывала у нее необъяснимый животный страх. Нет, сама Лена вовсе не походила на бледную деву, бросающуюся с утеса от неразделенной любви. Она хотела жить вечно, благо деньги на пластическую операцию у нее найдутся. Но самоубийцы всегда ее пугали. Она не могла читать о них в газетах, смотреть в новостях. Всегда чувствовала глубокое отвращение и странную притягательность. Нет, она не будет думать о Платоне Лисине, о том, что, по иронии судьбы, именно он стал, как выразилась Вероника, соседом ее отца. Да уж, вечные соседи, без надежды на отселение…

От реплики Вероники остался настолько неприятный осадок, что Лена на какой-то миг растерялась, забыла отрепетированную роль. И когда к ней подошел корреспондент какого-то телеканала, она согласилась на интервью. Илья в это время о чем-то разговаривал с отцом, остановить жену не успел. Вышло некрасиво. Конечно, Лена не сказала ничего лишнего, упомянула про большую утрату и надежду на выяснение истины. Но сам факт этого интервью многим не понравился.

Людмила Ивановна сочла странным это желание в такой момент покрасоваться перед камерами, и вице-спикер Госдумы с ней согласилась. В общем, на поминальном обеде в дорогом московском ресторане в курилке было о чем посудачить. Мужчины обсуждали мотивы убийства, а дамы – поведение «безутешной» дочери.

Людмила Болотова курилку не посещала, у нее были дела поважнее. После утреннего совещания с экономкой она решила, что Маше пора взяться наконец за ум. Она позаботилась, чтобы в ресторане ее дочь посадили рядом с сыном заместителя министра иностранных дел – Романом Иваницким. Перспективному жениху было двадцать три года, он заканчивал МГИМО, носил строгие костюмы и целовал дамам ручки, чем окончательно пленил Людмилу Ивановну.

– Восточные люди на похоронах не плачут, – заявил Роман, передавая соседке блюдо с кутьей. – Кто знает, возможно, смерть есть начало новой жизни.

– В том-то и дело, что никто не знает, – грустно усмехнулась Маша.

Она не собиралась рыдать по Фроловскому, но помнила другую скорбь и боль.

– Восточная поэзия и литература нынче очень популярны, – продолжал светскую беседу Роман. – Вы читали Мураками?

– Это слишком западный Восток, – заметила Маша.