Горячая верста

Во второй половине дня Павел Лаптев вышел из Дворца съездов, где выступал на Всесоюзном совещании металлургов, взял такси и поехал в Научно-исследовательский институт автоматики повидать друга Вадима. Павел узнал, что Вадим Бродов, его бывший ведомый, возглавляет один из институтов, создававших приборы для стана «2000» — того самого стана, который недавно построен на «Молоте» и на котором Павел трудится вместе со своим сыном Егором.

«Вот и конкретный виновник сыскался, — думал Павел, направляясь в институт. — Жаль только, не знал раньше, а то бы с трибуны совещания задал ему трепку. Как-никак, вместе воевали — я-то уж его знаю».

По дороге в институт Павел вспомнил памятный день под Сталинградом, тот день, когда Бродов струсил, но тут же постарался забыть прошлое. В конце концов, больше было боев, где Бродов дрался, как подобает бойцу. А что струсил в тот раз... с кем не случалась минутная слабость? Лаптеву не хотелось думать о товарище плохо. Воспоминания войны волновали сердце. Скорей, скорей... Встретить, обнять. Он отпустил такси и решил пройтись по новому району столицы, посмотреть на дома, на стройки, на все, что делают люди, которым суждено жить в третьем тысячелетии. Сам он для себя отмерил восемь-десять лет и сердцем своим, которое начинало «шалить», чувствовал, что так оно и будет, что фронтовые перегрузки, удары головой о приборную доску самолета,— а их было немало — паденья, шоки даром ему не прошли; он все чаще слышит их отголоски, особенно в горячие дни на стане.

«Сыплется наше поколение, сыплется...» — с грустью думал Павел, вспоминая кем-то оброненную фразу.

Дома в новом районе разноцветные, стоят редко. Между ними разбиты дворы, скверы, палисадники. Павел понимал, что новый город иначе и нельзя строить, что все тут приспособлено для удобства человека, но было в новых домах и что-то непонятное — на холодном ветру они как бы звенели ледяным звоном. Прямые длинные линии, крутые изломы углов щетинились какой-то неземной, великаньей силой. «Во всем новая эпоха, — думал Павел, — широта, размах... И крыши домов взметнулись под облака».

Павел, вспоминая старый деревянный городок, где родился и вырос, пробурчал: «Прошлое во мне говорит. Прошлое!» И он зашагал веселее по широкому безлюдному проспекту к институту, который возглавлял его фронтовой товарищ Вадим Бродов.

В вестибюле института, как на вокзале, толпился народ; все куда-то собирались — в одежде, похожей па туристскую с вещевыми мешками, рюкзаками. Слышались голоса: «Сюда, сюда, колхозники!» «Группа электроников! Где группа электроников?..» Павел догадался: едут в село помогать колхозникам. Но ведь ноябрь! Какая же теперь уборка?.. И тут же, как бы услышав его вопрос, голос из середины вестибюля сообщил: «Кто на овощную базу перебирать картошку — подходите ко мне!»

Лаптев перед зеркалом причесался и, не торопясь, стал подниматься по широким мраморным лестницам наверх. Он не спрашивал, где находится кабинет директора, ему было интересно посмотреть институт — понять, почувствовать иную, не заводскую обстановку, атмосферу научного мира. Павлу все было здесь интересно: и то, как идут люди — торопятся, ни на кого не смотрят, никому не кланяются; заняты своим внутренним миром. «Ученые», — думал Лаптев, извиняя их невнимательность. Втайне он завидовал им, жалел, что жизнь его прошла стороной от науки, искусства. Он в глубине души выделял этих людей из обычной среды, ставил их выше себя и своего брата, рабочего.

В коридоре второго этажа, в самом конце у окна Павел увидел на двери надпись: «Приемная директора». Обрадовался, открыл дверь, весело ступил за порог. В большой, богато обставленной комнате сидел молодой человек в строгом черном костюме, а напротив него женщина — пожилая, с проседью в волосах. Она взглянула на вошедшего и кивнула: «Идите, мол, сюда». И когда Лаптев подошел к ней, вежливо спросила: «Вам кого?» И потом так же вежливо объяснила: «В конференц-зале заседает расширенный ученый совет. Директор там. Сегодня вряд ли... Не может». Лаптев мельком взглянул на молодого человека — тот сидел отрешенный, не поднимал головы. И Павлу вдруг захотелось привести их в чувство, сказать: «Я Лаптев, знатный металлург...» Но он тут же отогнал эту мысль и устыдился своего желания.

Директора института Павел Лаптев увидел в окружении нескольких человек, — Бродов направлялся в зал. Павел успел разглядеть его: Вадим округлился, небольшой, упругий живот словно бы тянул его книзу, но он не хотел склонять головы, наоборот, откинул её назад и быстро поворачивался то в одну сторону, то в другую.