Горячая верста

Пели они хорошо, Аким был старше Шоты лет на пять, но, казалось, годился младшему другу в отцы. Иссеченное ветром и холодом лицо, набухшие от спиртного морщины выдавали жизнь нелегкую, беспорядочную. Аким не имел протезов, всегда был на «карете». Иногда невесело шутил: «Ноги оттяпали под корень, не к чему крепить протезы». Он, как и Шота, имел маленький автомобиль, выданный бесплатно государством, имел однокомнатную квартиру, как и Шота, был один, но даже зимой все дни проводил на воздухе. И так же, как Шота, Аким редко ездил в своем автомобиле. В прошлом командир танковой роты, имевший много орденов и медалей, он не носил наград и никогда не хвастался фронтовой удалью. И говорил он мало, не докучал людям, а когда встретится с товарищем вроде Шоты, на последнюю пенсионную трешку возьмет водку и будет пить, молчать, а если друг его запоет — подтянет песню.

Вот и теперь — они пели. И Егор запел с ними сильно, вольно:

Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело...

— Пой, пой, дорогой,— тряс Шота за плечо Егора.— Ах, как ты умеешь петь!.. Мне бы твой голос.

Аким налил Егору полстакана водки, отломил хвост засушенной таранки.

Шота, подвигаясь к Егору, блестя черными, влажными глазами, смешно вздергивая кверху верхнюю губу с короткими, тщательно подстриженными усиками, горячо зашептал: — Не хочешь, не пой, не надо — зачем тебе петь на улице? Зачем?.. Пойдет женщина, слезу уронит, копейку бросит — зачем?.. Вон, видишь, дядя пошел, толстый дядя — с авоськой. Видит — сидим, да? Песни поем, да?.. Подошел, рубль подает. Я говорю: «Спасибо. Давай рубль, только возьми сдачи». Взял у него рубль, подаю ему два. Ему неудобно стало, пошел. Благодетель!.. А?..

— Дядя Шота, на сегодня хватит. И холодно уже.

Пойдем домой.

Егор не звал Шоту к себе, не хотел его представлять в таком виде друзьям и боялся, как бы отец и Вадим Михайлович не вышли на улицу и не подошли бы к ним. Он тянул Шоту домой, но Шота упирался, просил посидеть с ними, ну хоть молча, а посидеть.

Тяжко, горестно вздохнул Шота Гогуадзе, как-то слезливо всхлипнул и прильнул к уху Егора.

— Почему не спросишь: зачем я здесь?..

Аким потянул Шоту за рукав:

— Уймись!.. Слышь?..

Шота выдернул рукав, продолжал:

— Я люблю на ногах ходить, прямо держаться — как все люди, а свою карету... — Он в сердцах стукнул кулаком по тележке...— Ненавижу!.. Слышишь, Егор?..

Но сегодня упал в карету. Не говори отцу — ох, не говори!.. Упал я в зеленую карету и сижу разбитый. Не могу совладать...

Аким снова потянул друга за рукав.

— Уймись!..

— Не хотел! Отцу твоему не хотел говорить, матери, тебе — не хотел!.. Выше это моих сил, а скажу. Кому же и сказать, как не вам — командиру моему Павлу Лаптеву, тебе, Егор...

И снова Аким:

— Будет... Уймись!..

— Егор! Пойми Шоту: сердце разорваться может — слышишь?.. Сын!.. Сын у меня есть — родной, родимый, черненькие глазки, и весь такой же, ну как я — понимаешь?

Аким отвернулся в сторону, гладил ладонью землю, а Шота набрал полную грудь воздуха, напружинился... Сдерживал подступившие к горлу рыдания. Но глаза его, полные слез, выдавали боль души и волнение.

Егор знал историю женитьбы Шоты — ещё давно, сразу после войны. Слышал, что ушла от него жена.

— Солгала ему мать — слышишь, Егор! Сказала: нет отца, умер. А он узнал, нашел отца—приехал! Пришел в сапожную мастерскую, смотрит на одного мастера, на второго... На меня взглянул. И как крикнет: «Папа!..»

Шота уронил на грудь голову, затрясся в глухих рыданиях. Аким шаркнул колодкой по земле, шумно сморкнулся в платок.

— Черненький такой, и глаза мои, и нос... Георгием зовут — в честь деда назвала. Подлая натура, а вспомнила... Назвала, значит. 

— Где он теперь, сын твой? — спросил Егор, тронутый рассказом Шоты. Ему хотелось познакомиться с парнем и вместе с Шотой привести его в дом.

— В Москве он. В Москву проводил. Учится он там. В военной школе. А я вот... видишь — упал в карету. Не выдержал — упал. Ты только отцу не говори. Бранит меня Павел.

Шота покорился Егору, позволил проводить себя домой.

Вернувшись к столу, где его ожидали с нетерпением, Егор сказал:

— Шоты нет дома, он уехал в Москву к сыну.

Глава третья

1

Феликс закончил работу, и когда выходил из цеха, его позвали к телефону. В трубке он услышал незнакомый голос:

— Здравствуйте, Феликс! Я из Москвы, ученый — моя фамилия Пап. А вы, надеюсь, тот самый Феликс, у которого отец композитор и брат директор института? Отлично! Нам нужно встретиться. Для общей пользы. А?.. Может, вы сейчас же зайдете ко мне в гостиницу?..

Феликс не сразу понял, чего от него хотят, но, когда голос в трубке пригласил его зайти в гостиницу, он спросил:

— А какой у вас номер?

— Двенадцатый.

— Хорошо, через двадцать минут буду.