Горячая верста

Бродов помахал рукой: просил внимания. Лаптев ждал, что Вадим сейчас скажет какие–то слова, и все успокоятся, но Вадим оглядел присутствующих, улыбнулся, словно бы давая понять, что он простил их за шум, и, против ожидания Лаптева, сошел с трибуны. Подойдя к столу и заняв место председателя, он назвал имя очередного оратора.

Ораторы говорили хвалебные слова о стане «2000» конструкции Фомина, одобряли техническую политику Головного института, а значит, Фомина, но тут же замешивали в похвалы сомненья, тревожные намеки, предостерегали «горячие головы» от увлеченья фоминской идеей конвейера на «Молоте». Лаптев примерно так понял суть дискуссии: конвейер это хорошо, сейчас все процессы в материальном производстве заключаются в поток, везде побеждают идеи больших скоростей, нагрузок, автоматизированных линий… Академик Фомин предлагает построить на «Молоте» первое звено металлургического конвейера, он хочет соединить прокатный стан с конвертором, создать первую ступеньку в будущем автоматизированном производстве металла. Идея заманчивая. Она кружит «иные горячие головы». Но институт должен предостеречь министерство от поспешного решения. Институт автоматики пока не в силах обеспечить фоминское звено надежной приборной оснасткой.

Другие ученые изредка прорывались к трибуне и горячо защищали идею академика Фомина, но на смену им поднимались противники фоминской идеи — эти говорили много, длинно, — и директор их не прерывал, а, казалось, наоборот, соглашался с ними и недовольно морщился, когда из зала раздавались реплики. И Павел Лаптев, втайне давно принявший сторону «непокорных», начинал злиться на Вадима, старался понять, на чьей он стороне… Но Бродов не выступал. Он лишь называл имена новых и новых ораторов.

— Внимание, товарищи!.. — поднялся вдруг Бродов и объявил с подчеркнутой торжественностью: — Предоставляю слово доктору технических наук…

За спиной Лаптева кто–то сказал: «Секретарь партбюро института».

Секретарь партбюро, молодой, с черной густой шевелюрой, взгляд открытый, лицо приветливое, — начал речь спокойно. И даже с улыбкой.

— Понимаю: говорить о фоминском звене, значит, задевать личные интересы многих товарищей, находящихся здесь.

«Вот где собака зарыта!» — облегченно вздохнул Лаптев. И наклонился вперед — жадно ловил каждое слово. Секретарь так же спокойно и с той же улыбкой продолжал: — Наш институт много лет разрабатывает проект первого звена конвейера… Мы затратили уйму денег… Институт написал горы бумаг, доказывая совершенство своих проектов, но, товарищи!..

— Знаем вашу точку зрения, — раздалось из зала, — признать поражение института!..

Другой закричал погромче:

— Вы у нас без году неделю — вам не дорога честь института!..

— Товарищи! — поднял руку доктор наук. — Проект Фомина оригинальнее, экономичнее — он лучше нашего!..

— Знаем, знаем!.. — закричали со всех сторон. — Другим рассказывайте сказки!..

Кто–то над самым ухом Лаптева загремел: — Предательство!..

И шум усилился. Председатель встал, поднял вверх руки. Когда зал успокоился, секретарь, продолжая улыбаться, закончил:

— Трудно идти против себя — я вас понимаю, но здесь затрагиваются интересы государства — другого пути у нас нет. Придется нам признать проект Фомина и все силы института подключить к его быстрейшему осуществлению.

Секретарь покинул трибуну. В зале вновь поднялся шум. Бродов жестом руки потребовал всех успокоиться. Лаптев облегченно вздохнул. Он верил, что Вадим примет сторону секретаря партбюро. Он как бы выпустил из–под своего крыла ведомого и показал ему цель: «Атакуй!» И конечно же, Бродов ринется в атаку. Он боец — по натуре и призванию. Не однажды Бродов прикрывал Лаптева — и не трусил, не сворачивал в атаке. Был, правда, случай… Павел вспомнил бой под Сталинградом… Но раз… только один раз Вадим сплоховал в бою…

Павел мысленно подбадривал своего друга, когда тот шел к трибуне. Первые слова Бродова опалили душу Павла Лаптева щемящей тоской.

— К чему такие страсти, — вяло произнес Бродов, оглядывая зал отеческим взглядом. — Не нужно взаимных обид, резких выражений. Фомин большой ученый, его идеи интересны, но и многолетнюю работу института не следует умалять. Мы все изучим, взвесим…

— Вы год изучаете! — выкрикнул кто–то из зала.

— Надо будет, и два потратим.

Речь Бродова была туманной, невразумительной, — нельзя было понять, чью же сторону занимает директор института.

Сосед Лаптева наклонился к впереди сидящему и зашептал ему на ухо: «Что ты ждешь от директора? Он у них с ладони корм клюет!» И откинулся на спинку сиденья. Метнул возбужденный взгляд налево, направо — оглядывал поле боя, оценивал расстановку сил. Ему не было и тридцати лет; в крутых складках, прорезавших нижнюю часть побледневших щек, затаилась непреклонность и сильная воля. Он вдруг встал и, прерывая директора, заявил: «Комсомольцы поддержат проект Фомина!..»

Бродов демонстративно посмотрел на часы, давая понять, что Совет затянулся, что время дорого и его надо беречь.