Горячее лето

Печерский был обыкновенный подполковник, каких довольно много встречалось до войны в пехотных полках, имевших стоянки по захолустьям. Не мудрствуя лукаво, проходил он службу. Перед парадами и смотрами подтягивал свою роту по части ружейных приемов и шага, в остальное время больше сидел в канцелярии, занятый ротным хозяйством; по вечерам неизменно играл в преферанс. Росту был крупного, дородности, приличной чину, характера спокойного, голос имел густой и трубный, однако с хрипотой, которую называл "акцизной", что в переводе на общепонятный язык значило "спиртной". Умел прикидываться строгим и глядеть вытаращенными глазами, хотя по существу был весьма добродушен и, не отрицая своих кое-каких слабостей, снисходил к чужим. Была между прочим у него слабость вспоминать, каким метким стрелком вышел он из юнкерской школы, когда впервые надел вожделенные подпоручичьи погоны, однако вспоминалось им это исключительно с нравоучительной целью, когда говорил он с молодежью.

- Едва ли удастся вам, - рокотал он, - такую удачную партию сделать, какую я сделал, но-о, чем черт не шутит, - может быть, и удастся!.. Я ведь, батенька, десять тысяч приданого за женою взял, - для того времени, скажу вам, большие деньги! А чем же я этого добиться мог? Исключительно, скажу вам, стрельбой!.. У них сад был, - яблони, груши, - и вот она мне: "Можете, - говорит, - попасть из учебной винтовки в яблоко, - вон в то самое, с розовой щечкой?" - "Пожалуйста, - говорю, - сколько угодно!" Так я не только, скажу вам, в эту розовую щечку, а в это самое, на чем яблоко висит, попал, перешиб ножку дробинкой, - яблоко и хлоп вниз... Она, конечно, руками по женскому обиходу всплеснула и ахнула. "Это же вы, - говорит, - не в яблоко, а прямо мне в сердце попали! И уж если я за кого пойду замуж, так только за вас!" Я, не будь глуп, - к папаше ее с мамашей, - а у них магазинчик бакалейный на углу был, - ничего, хорошо торговали... Так и так, говорю... Ну, в тот же день, скажу вам, и сговор сыграли, - вот как дело вышло. Поэтому дам я вам такой совет: вы все-таки в стрельбе практикуйтесь. Война - войной, конечно, ну, не век же война. Бог даст, будет ей конец, а вы целы-живы останетесь, - вот вам и пригодится. Девицы геройство любят!

Трудно было решить молодежи, шутит он или говорит серьезно: карие глаза его, прятавшиеся в узких щелях, были с хитринкой. Чин подполковника и два ордена с мечами он получил по представлению Гильчевского и теперь, командуя полком, не вознесся, а, напротив, насторожился, кабы не оплошать. Поэтому назначение полка в резерв при атаке позиций на Пляшевке принял не только без тайного огорчения, но даже с явным удовольствием.

- Что там соваться вперед! - говорил он своим батальонным и ротным, среди которых был командир тринадцатой роты прапорщик Ливенцев. - На войне веди себя так: на смерть зря не набивайся и от смерти тоже не отказывайся, скажу вам. Начальство знает, что оно делает.

Расправил короткую серую бороду вправо и влево и умолк.

- Все-таки, господин полковник, хотя мы и в резерве, какая же задача нам ставится? - попытался спросить за всех прапорщик Ливенцев.

- Задача? - переспросил Печерский. - Быть в резерве, - вот и вся задача. А получим приказ двигаться и куда именно, - тогда туда и двинемся, куда прикажут.

Ливенцев должен был признать, что сказано это было вполне определенно, но от командующего полком он все-таки ожидал большего; поэтому, пытливо глядя на темные холмы за извилистой речкой, обратился он к своему батальонному, подполковнику Шангину:

- Если два корпуса, наш и семнадцатый, должны грызть этот орех, значит, он крепкий!

- А разумеется, - чем дальше в лес - больше дров, - подхватил волновавшийся торопыга Шангин. - Должны же, конечно, и они со своей стороны, раз мы им на пятки наступаем...

Совсем было налаживалась беседа по существу предстоящей тактической задачи, но беспутный прапорщик Тригуляев, командир пятнадцатой роты, подошедший некстати, сорвал ее; расслышав только слово "пятки", он понял его по-своему и заговорил весело, перебивая Шангина:

- Что, о сапогах доклад? У меня в роте тоже на сапоги жалуются. Ни к черту дело: у кого пятки светятся, у кого носки каши просят... Вся Россия в солдатских сапогах ходит, - только у солдат сапог нет!.. Я уж им говорю: "Было бы своих сапог не пропивать, а теперь уж с мадьяр сапоги тащите, - у них крепкие".

Тригуляев о сапогах, а толстый и куцый командир шестнадцатой, корнет Закопырин бубнил об обеде, с которым действительно вышла заминка, вполне объяснимая, впрочем, так как дивизия не успела еще как следует даже и осмотреться на новом месте. Но если солдаты терпеливо все-таки ждали, когда наконец подъедут полевые кухни, то у самого Закопырина терпения было гораздо меньше.

После убитого в бою за Икву Коншина четырнадцатую роту принял другой прапорщик - Локотков, - худощекий, веснушчатый, долгоносый, с птичьими глазами. У него была перевязана левая рука, но он не покинул роты и на участливый голос Ливенцева: "Что, царапнуло?" - ответил залихватски: "Есть отчасти!"